Когда наступило утро, она разбудила его. Ранние солнечные лучи врывались в каюту. Он прижал ее к груди. Потом он сказал ей, что капитан протянет самое большее день-два и хозяину судна не так-то легко будет найти другого белого капитана. Если Бэнанес согласится получать меньше денег, он получит это место, и девушка могла бы остаться с ним. Он смотрел на нее влюбленными глазами. Девушка прильнула к нему. Она целовала в губы, на чужеземный манер, так, как ее учил целоваться капитан. И пообещала остаться. Бэнанес был опьянен счастьем.

Итак, теперь или никогда.

Она поднялась и пошла к столу, чтобы причесаться. Зеркала не было, и она гляделась в свое отражение в воде, налитой в тыкву. Она прибрала свои роскошные волосы. Потом пригласила Бэнанеса подойти. Она указала на тыкву.

— Там что-то на дне, — сказала она.

Машинально, без тени подозрения, Бэнанес стал вглядываться в воду. Его лицо отражалось на гладкой поверхности. В мгновение ока она сильно ударила по воде обеими руками, окунув их до дна, так что вода выплеснулась через край. Отражение разлетелось на мелкие кусочки. Бэнанес отпрянул с хриплым криком и посмотрел на девушку. Она стояла перед ним с выражением торжествующей ненависти на лице. Ужас засветился в его глазах. Его грубые черты исказились в агонии, и, как если бы приняв сильный яд, он с глухим стуком громыхнулся на палубу. Жуткая судорога сотрясла его тело, и он затих. Она с безразличием склонилась над ним. Положила руку ему на сердце и затем оттянула его нижнее веко. Он был мертв.

Она вошла в каюту, где лежал капитан Батлер. На его щеках появилась легкая краска, и он удивленно на нее посмотрел.

— Что случилось? — прошептал он.

Это были первые слова, произнесенные им за двое суток.

— Ничего не случилось, — ответила она.

— Я чувствую себя как-то странно.

Потом его глаза закрылись, и он погрузился в сон. Он проспал весь день и всю ночь и, когда проснулся, попросил есть. Через две недели он поправился.

Мы с Уинтером возвращались на берег уже под утро, порядочно набравшись виски с содовой.

— Что вы думаете об всем этом? — спросил Уинтер.

— Вот это вопрос! Если вы хотите спросить, могу ли я предложить какое-нибудь объяснение этому, то отвечу — нет, не могу.

— Капитан верит каждому слову этой истории.

— Это ясно, но меня здесь больше всего заинтересовало вовсе не то, правда ли это и что все это означает; меня крайне интересует, что такое произошло с подобным человеком. Меня удивляет, чем мог этот маленький, в общем-то заурядный человек возбудить такую страсть в этом очаровательном создании. Когда я смотрел на нее, засыпающую под звуки голоса капитана, рассказывающего эту историю, у меня мелькнула мысль о силе любви, способной творить чудеса.

— Но это вовсе не та девушка, — сказал Уинтер.

— Черт возьми, что вы хотите сказать?

— Вы не обратили внимания на кока?

— Разумеется. Большего урода я в жизни не видел.

— Именно потому Батлер и взял его. Та девушка сбежала с китайцем-коком в прошлом году. Это новый кок. Он у него всего около двух месяцев.

— Ну и ну, будь я проклят!

— Он полагает, что при таком коке-страшилище может не опасаться за девушку. Но я бы на его месте не обольщался. В этом китайце что-то есть. И когда он из кожи вон лезет, чтобы угодить женщине, он способен многого добиться.

Скоро время ложиться, а завтра, когда они проснутся, уже будет видна земля. Доктор Макфейл закурил трубку и, опираясь на поручни, стал искать среди созвездий Южный Крест. После двух лет на фронте [15] и раны, которая заживала дольше, чем следовало бы, он был рад поселиться на год в тихой Апии, и путешествие уже принесло ему заметную пользу. Так как на следующее утро некоторым пассажирам предстояло сойти в Паго-Паго, вечером на корабле были устроены танцы, и в ушах у доктора все еще отдавались резкие звуки пианолы [16] . Теперь, наконец, на палубе воцарилось спокойствие. Неподалеку он увидел свою жену, занятую разговором с Дэвидсонами, и неторопливо направился к ее шезлонгу. Когда он сел под фонарем и снял шляпу, оказалось, что у него огненно-рыжие волосы, плешь на макушке и обычная для рыжих людей красноватая веснушчатая кожа. Это был человек лет сорока, худой, узколицый, аккуратный и немного педант. Он говорил с шотландским акцентом, всегда негромко и спокойно.

Между Макфейлами и Дэвидсонами — супругами-миссионерами — завязалась пароходная дружба, возникающая не из-за близости взглядов и вкусов, а благодаря неизбежно частым встречам. Больше всего их объединяла неприязнь, которую все четверо испытывали к пассажирам, проводившим дни и ночи в курительном салоне за покером, бриджем и вином. Миссис Макфейл немножко гордилась тем, что они с мужем были единственными людьми на борту, которых Дэвидсоны не сторонились, и даже сам доктор, человек застенчивый, но отнюдь не глупый, в глубине души чувствовал себя польщенным. И только потому, что у него был критический склад ума, он позволил себе поворчать, когда они в этот вечер ушли в свою каюту.

— Миссис Дэвидсон говорила мне, что не знает, как бы они выдержали эту поездку, если бы не мы, — сказала миссис Макфейл, осторожно выпутывая из волос накладку. — Она сказала, что, кроме нас, им просто не с кем было бы здесь познакомиться.

— По-моему, миссионер — не такая уж важная птица, чтобы чваниться.

— Это не чванство. Я очень хорошо ее понимаю. Дэвидсонам не подходит грубое общество курительного салона.

— Основатель их религии не был так разборчив, — со смешком заметил доктор.