Шрифт:
Повсюду бродили, пошатываясь, малорослые существа, одетые как «книги на ножках» и рекламирующие, скажем, «Русалку в стакане воды» или «Погребение жука». Временами они наталкивались друг на друга, поскольку мало что видели в прорези своих муляжных облачений. Тогда они обычно с шумом валились плашмя и под всеобщий смех пытались вновь подняться на ноги.
С изумлением я остановился посмотреть на уличного циркача, который жонглировал двенадцатью пухлыми томами. Кто хотя бы раз пытался подбросить и снова поймать книгу, знает, как это тяжело — впрочем, следует отметить, что в распоряжении циркача было четыре руки. Другие уличные актеры были одеты в костюмы популярных персонажей замонийской литературы и, стоило бросить им монету, декламировали наизусть отрывки из соответствующих произведений. На одном только перекрестке я увидел Харио Шунглиша из «Клетчатых», Оку Окра из «Когда камни плачут» и чахоточную героиню Заниллу Кашле-Дудки из шедевра Роджорна Байджа «Занилла и мурх».
— Я всего лишь горный сморчок, — как раз восклицала с большим чувством актриса, — а ты, мой возлюбленный, мурх. Никогда нам вместе не быть. Исход предрешен злой судьбой. Так давай же бросимся в ущелье Демоновой Устрицы!
Уже этих трех фраз хватило, чтобы на глаза мне вновь навернулись слезы. Роджорн Байдж был гением! Лишь с огромным трудом я оторвался от представления.
Дальше! Дальше! Афиши в витринах, которые я внимательно изучал, обещали вечера декламации, литературные салоны, презентации книг и конкурсы рифм. Потом меня снова отвлекли книгоноши, пытавшиеся навязать затасканную бульварщину, они преследовали меня целую улицу, во все горло цитируя отрывки из своего барахла.
Лишь бы избавиться от одного из этих настырных нахалов, я прошел мимо выкрашенного черной краской дома, вывеска над дверью которого гласила, что здесь находится «Кабинет опасных книг». Перед входом слонялся взад-вперед псович в красном бархатном плаще и, открывая в жутковатом оскале острые зубы, нашептывал прохожим:
— Загляните в «Кабинет опасных книг»! На свой страх и риск! Детям и старикам вход воспрещен! Рассчитывайте на худшее! Здесь есть книги, которые умеют кусаться! Книги, которые посягнут на вашу жизнь! Ядовитые, удушающие и летающие книги! Все подлинные! Это не вызывание духов, дамы и господа, это реальность! Составьте завещание и поцелуйте родных перед тем, как войти в «Кабинет опасных книг»!
Из бокового выхода через равные промежутки времени выволакивали на носилках прикрытые простынями тела, а из заколоченных окон доносились приглушенные крики. Тем не менее зрители валом валили «Кабинет».
— Просто ловушка для туристов, — заговорил со мной одетый во что-то пятнистое полугном. — Какой идиот допустит публику до подлинных опасных книг. Как насчет чего-нибудь действительно аутентичного? Опьянением Ормом интересуетесь?
— Чем? — раздраженно переспросил я.
Полугном развел полы плаща, показав десяток рассованных по внутренним карманам пузырьков. Нервно оглянувшись по сторонам, он поспешно запахнулся.
— Это кровь настоящих писателей, в которых был силен Орм, — заговорщицки зашептал он. — Одна капля на стакан вина, и ты нагаллюцинируешь себе целые романы! Всего пять пир [3] за флакон!
— Нет, спасибо! — отказался я. — Я сам писатель.
— Все вы, снобы из Драконгора, считаете себя особенными! — крикнул мне в спину полугном, когда я поспешил удалиться. — Но пишете-то только чернилами! А вот Орм даже среди вас обретают лишь немногие!
3
Соотношение валют и единиц измерения Замонии — проблема настолько сложная, что тянет на отдельную книгу, которая и была написана. Речь идет о стотомном «БУНКЕЛЕ», в котором друид-математик и национал-экономист Аристотеус Бункель скрупулезно перечисляет и разъясняет все без исключения системы мер и весов Замонии. Очевидно, что на континенте, жители которого то размером с горошину, то ростом с дом, а то и просто великаны, существуют различные валюты и единицы измерения. Что у бонсай-человечка «пиксель», у брюквосчета — «воррц», и если я попытаюсь и то и другое перевести в метры, то в обоих случаях ошибусь, потому что и бонсайка, и с брюквосчет имеют в виду меру длины, которая — пропорционально их телам — соответствует одному метру. А я ведь даже не беру эх-ах-карлский «хахен» или вольтигоркский «горк»! Жители Драконгора выработали собственную поэтически ориентированную систему мер, в которой по весьма сложным правилам пользуются такими единицами, как «гекзаметр», «высота тона» или «плотность метафор». В Замонии есть также народ исполинов, чья мелочь достигает размеров мельничных жерновов, а такая форма жизни как эйдеиты довольствуется телепатическим обменом докторскими диссертациями. Но, несмотря на различные концепции «денег», пира, серебряная монета в форме крохотной пирамиды, служит общепризнанным средством, регулирующим систему платежей, особенно в крупных торговых центрах, таких, как Книгород. В тех случаях, когда Мифорез пишет о соотношении величин, расстоянии или весе, я позволил себе для простоты перевести замонийские единицы измерения в наши европейские, но монету пира, чье достоинство приблизительно соответствует одной сестерции во времена Вергилия, оставил ради аутентичности.
Батюшки, кажется, я попал в один из самых захудалых закоулков Книгорода! Только тут я заметил, что здесь слонялось необычайно много охотников за книгами, они вели какие-то темные дела с сомнительными личностями. Из пыльных мешков появлялись инкрустированные драгоценным камнями книги и обменивались на увесистые, полные пир кошели. Кажется, я попал на своего рода черный рынок.
— Книгами из «Золотого списка» интересуешься? — спросил меня охотник, с головы до ног облаченный в темную кожу. Маска у него была в виде мозаичного черепа, с пояса свисал десяток ножей, а в каждый сапог было заткнуто по топору. — Пойдем со мной вон в тот темный переулок, тогда я такие книги тебе покажу, о которых тебе даже не мечталось.
— Большое спасибо! — поспешно улепетывая, крикнул я. — Не надо!
Охотник демонически расхохотался.
— У меня и книг-то никаких нет! — заорал он мне вслед. — Я только хотел свернуть тебе шею и отрезать лапы, чтобы замариновать в уксусе и продать! В Книгороде огромный спрос на реликвии из Драконгора.
Я поспешил покинуть этот сомнительный квартал. Через несколько переулков все стало обычным — только безобидные туристы и уличные кукловоды, разыгрывающие с марионетками популярные спектакли. Я вздохнул с облегчением. Возможно, охотник за книгами только нехорошо пошутил, но от мысли, что мумифицированные части тела драконгорцев находят в Книгороде хотя бы какой-то сбыт, меня пробрала дрожь.
Твердо решив не плутать больше по закоулкам, я снова нырнул в поток пешеходов. Передо мной семенила, робко держась за руки, стайка симпатичных эх-ах-карлов. Глядя по сторонам огромными сияющими глазами, они выискивали любимых лириков.
— Там! Вон! Осиан Рапидо! — пронзительно визжали они вдруг и возбужденно тыкали на кого-то маленькими пальчиками. Или: — Вон! Там! Пьет кофе Кайлхард Чувствительный!
И регулярно по меньшей мере один из группы падал без чувств.
По этому городу можно было бродить без устали, и должен признаться, что увиденных чудес оказалось больше, чем я мог бы запомнить. Я словно гулял по страницам роскошно иллюстрированной книги, в которой каждая следующая артистическая идея превосходила предыдущую. Ходячие буквы, рекламирующие современные печатные станки. Персонажи известных романов, нарисованные на стенах домов. Памятники писателям. Букинистические магазины, чьи товары буквально выплескивались на улицу. Существа всех рас и размеров, роющиеся в ящиках с книгами и вырывающие друг у друга находки. Огромные мидгард-змеи, тащащие исполинские повозки, полные устарелой бульварщины, на горах которой восседали неотесанные брюквосчеты, возами утаскивавшие домой макулатуру. В этом городе постоянно приходилось пригибаться, чтобы не получить книгой по голове. В гуле голосов я ловил лишь обрывки фраз, но всякий разговор как будто вращался вокруг книг: