Шрифт:
Я помню это лицо — лицо, различимое в толпе среди сотен тысяч лиц. Боюсь, что не преувеличиваю. Боюсь, я еще узнаю его по запаху. Оно пахло совершенно по-особенному: Совершенством. Это не приедается.
Я помню совершенство — под низким небом Кристианзанда. Вы знаете, что такое низкое небо?
…На исходе сна и лета, На границе тьмы и света. [4]По-английски это звучало так:
…As an outcome of Slumber and Summer, On the border between light and darkness…4
Здесь и далее — из поэтических миниатюр Валентины Осепян «Мой северный ангел».
На завтрак был козий сыр и клубника — никогда не ела ничего лучше, и… -
…Тишиной наполнен дом, Шелест крыльев за окном.А еще шелест-хруст сушеной рыбы: у нее вкус соленого моря под полярным солнцем; как избежать банальностей?
Ингвар Ларсен. Очень распространенные имя и фамилия. Как Иван Петров. Но не как Тургенев. Да и мне тургеневскую девушку не хотелось из себя корчить. Тем более в возрасте, который давно умалчивается.
Ингвар Ларсен. Чиновник от искусства. Директор Кукольно-драматического театра. Неплохой пианист. Почему он выбрал меня из десятка актрис нашего театра — меня-не-актрису — не знаю. Почему я из десятка актеров не нашего театра выбрала его-не-актера — тоже не знаю.
Почему он. Почему я. Какая разница. А как нам завидовали! Как его, Ингвара Ларсена, хотели другие! Хотели получить. Я — получить — не хотела. Я, быть может, хотела уже что-то и отдать.
На банкете после премьеры, их премьеры, мы долго болтали и хохотали; я начинала забывать о нескольких десятках не очень счастливых лет. Еще мы танцевали; он рассказывал что-то про джазовый фестиваль в Конгсберге. О фестивале Ибсена в Гримстаде. О ночном северном солнце у Лафонтенских островов. И еще, еще — уже не помню.
Мне было интересно, правда! Мне, вовсе не обделенной мужским вниманием и поездками, мне показалось, что — блин! Да вот же оно — счастье! Стоит напротив, в голубой рубашке, в таком же свитере из толстых ниток, и смотрит на меня!
Пошли флюиды. Пошел провожать.
— Можно целовать твоя рук, Инга? — спросило Счастье, снявшее очки, и ставшее от этого слегка близоруким.
Он целовал «моя рук» все десять суток, пока наша провинциальная публика тешила себя Фестивалем норвежской культуры. Мы избегали банкетов, убегая в город. Он ни большой, ни маленький — город. Я показывала Ингвару церкви, реку и те немногочисленные места, которые не стыдно показать иностранцу. Учила сносному русскому. Он исправлял мой английский и что-то непонятное чертил зонтиком на песке.
Я тогда совершенно забыла про дочь; дочери, впрочем, было восемнадцать; дочь уже могла без меня обойтись, — по крайней мере, делала вид.
Я ночевала у Ингвара в гостинице с видом на пыльный Петровский проспект; Ингвар первый сказал… на самом деле, какая разница, кто первый.
— Ты покажешь мне фьорд, Ингвар? — старалась не хлюпать носом я, провожающая на вокзале норвежскую делегацию.
— Я пришлю тебе вызов, Инга, — сказал он, потрепав меня по щеке. — I need you.
— I need you too, — вздохнула я, ощущая, как далеко увозят мое Счастье, и опустилась на самое дно театральных сплетен.
Признаться, я узнала о себе много нового и интересного. «Надо же, — думала, — и это все — я?»
Актрисы не скупились на подробности; впрочем, плевала я на подробности — ведь он позвонил вечером, поздно-поздно:
— How are you? What do you think about?.. I love you, I want you… Don’t worry darling!
— Скажи, что с вызовом?! — кричала я в трубку.
— It’s OK, Инга. Do you like travelling?
— I love you, а не travelling, хотя и travelling — тоже, — смеялась я.
— Йа тозже love, — говорил заокеанский голос, и я водила пальцем по карте мира, прикидывая, насколько далека от нашей провинции сказочная Норвегия.
Вероника смотрела на меня: «Мам, ты что — влюбилась?»
Что могла ответить я ей — еще не любившей девушке с большими карими глазами?
А через три месяца я поднималась по трапу самолета, несущего меня в страну фьордов, шхер и островов. Поднималась, оставляя далеко-далеко изученный мирок, где мне, хоть и весьма водоплавающей, чудом удалось не захлебнуться.
В Стокгольме — пересадка на другой самолет, летящий до Осло.
Ослепленная ландшафтом — сверху, с облаков, — я будто в тумане спускалась с трапа и особым чутьем томилась: где-то рядом машина Ингвара. Впрочем, как мне кажется сейчас… — Берген или Лондон, Ленинград или Калуга — никакой разницы. Как нет никакой разницы в имени: Ингвар, Иван, Иосиф или Йозеф — главное, что это было оно, то самое — и наплевать на загранпаспорт.
Мне было все равно, куда лететь — в Осло или в Тверь. Было не все равно, к кому.