Шрифт:
— Как Ева-Мария? — спросила Натали. Шарлотта сдвинула тарелку Менари на середину стола и поставила на ее место свою.
— Передайте мне хлеб, пожалуйста. Не спрашивайте как, спросите где. — Она чуть улыбнулась.
Поршия передала ей корзинку с хлебом.
— Где?
— У подножия башни Гавриила, — ответила Шарлотта. — Это рагу ужасно холодное.
— Тогда не ешь его, — посоветовала Джейн. — Как, по-твоему, с ней все в порядке?
— Придется есть, я умираю с голоду, — призналась Шарлотта. — Сейчас с ней все в порядке. Она бродила, как мне показалось, несколько часов, пока не нашла место, которое ее устроило. По крайней мере, она защищена от ветра.
— Все равно она замерзнет, — сказала Натали. — Слишком рано ее послали.
— Но с другой стороны, Ева-Мария всегда была развита не по годам, — сказала Шарлотта, быстро орудуя ложкой.
— Трудно не спать всю ночь, даже когда тепло, — заметила Поршия. — К утру она превратится в сосульку. Надеюсь, меня вызовут в мае.
У Шарлотты был задумчивый вид.
— Она должна выдержать эту ночь. Я притащила пуховое одеяло из спальни. Она завернулась в него до самых бровей.
— Ева-Мария — королева среди женщин, и у нее будет самое успешное дежурство за пятьдесят лет, вот увидите, — предсказала Натали. — Никаких мышей, голубей, никаких птиц. Тигр или комета — что-нибудь эффектное.
— Как хорошо, что ты это сказала, — обрадовалась Шарлотта. — Это было твое одеяло.
— Я бы хотела увидеть что-нибудь попроще, — призналась Поршия. — Тогда меня не будет мучить соблазн похвастаться.
— Муравья, — предложила Гунхильда.
— Я бы на твоем месте предпочла паука, — сказала Натали. — Какой духовный наставник может выйти из муравья? Хотя, в общем-то, это зависит от твоего характера.
— К чему обсуждать это сейчас? — вздохнула Шарлотта. — Я только что провела два часа, бродя за Евой-Марией от одного насеста к другому и слушая, как она бормочет что-то себе под нос. Думаю, она выбрала башню Гавриила, потому что оттуда открывается вид на море. Может, она надеется увидеть рыбу. А что, больше поесть нечего?
Поршия снова протянула ей корзинку с хлебом.
— И все? — мрачно спросила Шарлотта. Она опустошила корзинку и тоскливо оглядела стол. — Я уже говорила, что ничего не ела на ленч? Собиралась быстро покончить с занятиями у наставницы и заскочить потом в кондитерскую. Но не получилось. Мадам Вудленд пришла взъерошенная и сердитая, как мой младший брат после ванны. Кажется, сегодня после полудня у них были неприятности с якорями. Она была такой рассеянной, что гоняла меня лишний час.
Фэрис бросила выразительный взгляд на недоеденный обед Менари.
— Менари потеряла аппетит и ушла от нас.
— Менари? — Шарлотта долгое мгновение смотрела на тарелку, потом с сожалением сказала: — Я поняла, что не так голодна, как мне казалось, спасибо.
— А что там случилось с якорями? — спросила Джейн. — Мне показалось, что мадам Мэлори сегодня немного не в себе. Озабочена укреплением стен?
Шарлотта покачала головой.
— Мадам Вудленд не была расположена просвещать меня.
— Сова, — произнесла Гунхильда после серьезных раздумий.
— Тебе еще рано беспокоиться о знаках и предзнаменованиях, не так ли? — спросила Джейн. — Лучше поостеречься в таких вещах. Мой кузен Генри учился в Гласкасле вместе с человеком, который во время дежурства увидел белого оленя. Он так разволновался, что рассказал об этом своему наставнику. Фу. — Она бросила смятую салфетку рядом с тарелкой.
— Не понимаю, откуда взялся этот предрассудок, — с раздражением сказала Фэрис, передавая Шарлотте свою тарелку. — Если никто не может рассказать, что он увидел во время дежурства, объясните мне, как узнать, каким вообще должен быть результат этого бодрствования.
Шарлотта взмахом ложки поблагодарила Фэрис.
— Спасибо. И хотя я тебе очень благодарна, но настаиваю, что если уж мы бросаемся словами, пусть они будут верными. Это не предрассудок, это традиция. Если постишься и несешь вахту от заката до рассвета, ты обязательно что-нибудь увидишь. Постись достаточно долго, и ты заставишь себя что-нибудь увидеть. Ты веришь, что это тебе помогает, и это тебе помогает. Если не веришь, то, конечно, это не сработает. Такое справедливо в отношении чего угодно.