– А сейчас… – голос «крикуна» переполнился возбуждением, – те, кого мы так ждали! Достославные и великие жрицы! Добрые горожане! – «крикун» дал паузу, и звенящая тишина накрыла уходящие вверх кольца зрительских скамей. – Команда храмовой стражи!

Зрительские скамьи взорвались воплями. Хадамаха увидел, как та самая презрительная жрица в первом ряду теперь отчаянно скачет на скамье, выстреливая в темное Ночное небо мелкие шарики Голубого огня. Десяток Огненных шаров побольше взвились над площадкой, сталкиваясь друг с другом и с треском осыпая игроков празднично сверкающими искрами. Сейчас не орали только самые дальние, верхние скамьи, где сидели городские стражники, кузнецы, ладившие им оружие и броню, мастеровые победнее да мелкие торговцы, имевшие дело со стражей побольше, чем с Храмом, а потому и болевшие тоже за знакомых и привычных «городских» против «храмовых». Но их молчание было вовсе не заметно среди ликующих криков.

– …Пятый игрок – известный всему Сюр-гуду славный Иркисмондя! – надрывался «крикун».

– Вот уж всесивирская известность – весь Сюр-гуд! – ехидно фыркнул стоящий рядом Чанчи.

– Шестой – богатырь Дэвэлчен, чьи ноги – как сосны, грудь – как скала, а макушка подобна…

– Пню! – тихонько закончил Чанчи, отчего по строю «городских» прокатились тихие смешки, а тойон метнул на своих игроков зверский взгляд.

– Седьмой, Уэлен, прозванный Девятиголовым, ибо даже прямое попадание в голову не в силах выбить его с площадки…

– В связи с полным отсутствием мозгов, – снова откликнулся Чанчи.

– И восьмой, Таас, непревзойденный в защите, чьи сильные руки поймали множество мячей… – «Крикун» остановился, набирая в грудь воздуха: – Девятый – гордость Храмовой команды Сюр-гуда! Бывший нападающий команды главного храма! Старейшина Сивирского каменного мяча… Богдапки, прозванный Кремень-старик!

Зрительские ряды заорали еще громче, хотя раньше Хадамахе казалось, что это невозможно. Подтянувшись не хуже молодых, на площадку выскочил высокий и ну очень могучий игрок! Богдапки действительно был стар – узкий кожаный ремешок пересекал морщинистый лоб, стягивая совершенно седые волосы. Некогда сломанный нос напоминал скорее расколотый по всей длине кусок кремня. Хадамаха заметил, что руки Кремень-старик держит на отлете, словно они плохо сгибались, да и каждый шаг давался ему с трудом. Но размерами он и впрямь напоминал поднявшуюся на ноги скалу!

– Я, значит, просто самый старый, а он – старейшина, не как-нибудь! – желчно процедил Чанчи. – А я так Дней на десять его моложе, однако! Только меня на следующую Ночь обратно в стражу определят, в караулы ходить, а его – сюда! До конца стражницкой службы при здешнем храме доиграет – и на пенсион! Конечно, он же храмовый! Не то что мы, убогие!

Хадамаха хотел сказать, что даже сейчас, когда великий Богдапки состарился, рядом с ним такие, как Чанчи, все едино выглядят убогими. Но промолчал. Не его дело.

– А храмовые пенсионы не то что наши, городские. И игроки у них не то что мы, простые стражники, – все как один десятников получают, а тойон в сотниках ходит… – продолжал бубнить Чанчи, но Хадамаха его уже не слушал.

Над площадкой повисла многозначительная, полная затаенного, оттого еще более нетерпеливого ожидания пауза, а потом голос «крикуна» зарокотал, как шаманский бубен:

– Всего на одну Долгую ночь в команде Сюр-гудского храма! Проездом из столицы! Великий! Непревзойденный! – и словно первое вбрасывание каменного мяча на площадку, швырнул в толпу: – Содани-богатырь!

От воплей, всколыхнувших зрительские скамьи, Пламя в светильниках заметалось. Издалека донеслись новые крики – это откликнулись те, кому не нашлось места у самой площадки и кто теперь издалека подстерегал появление героя!

А герой не торопился. Сперва на край площадки неспешно легла одна ладонь. Потом – вторая. Руки напряглись – и над медным кругом в высоком прыжке взвился человек.

Бон-н-нг! – площадка загудела медным гонгом, когда Содани-богатырь, официально признанный Лучшим игроком Долгого дня, впечатал пятки в ее край.

Над скамьями на миг вновь повисла тишина.

Содани выглядел странно. Уж никак не богатырем. Конечно, под накинутой на голое тело синей – цвета Храма – безрукавкой отлично видно было, как переливаются длинные литые мышцы. Но все же рядом с громадами других игроков великий Содани казался непривычно хрупким. Хадамаха прикинул, что сам чуть ли не вдвое тяжелее этого признанного «повелителя медной площадки»!

– Содани начал свою карьеру всего пять Дней назад и через два Дня уже был главным нападающим столичной команды! – продолжал надрываться «крикун». – Трехкратный обладатель приза «Золотой каменный мяч»! Приза «Краеугольный камень Храма»! И… «Самый крутой булыжник Дня»!

Зрители снова заорали. Содани приветственно вскинул руки над головой.

Вопли перешли в протяжный оглушительный рев.

И руки у него, как у мечника, вовсе не похожи на раздолбанные ударами мяча ручищи-лопаты, которыми щеголяли остальные игроки. Странно, однако, задумчиво покачал головой Хадамаха, наблюдая, как истошно верещащие жрицы Огня взмывают в воздух и обезумевшим хороводом вертятся над площадкой, разворачивая вокруг Содани целые полотнища Пламени! Носящиеся через темный Ночной небосвод Голубые шары на мгновение сложились в сверкающую надпись «Содани – ну-ка, садани!» и сверкающим дождем рассыпались над героем. Приветственно помахивая ручкой, Содани прохаживался вдоль строя «храмовников».