Кроме того, ребенок, маленький ли, большой ли, должен обязательно говорить о своей депрессии. Ему надо выговорить свою тоску, а взрослые должны помочь определить ее причины и вновь обрести веру в себя. Для этого необходима психотерапия. Ее нужно подключить как можно скорее и специальным образом. В идеале она основывается на двух полюсах, ее тогда называют «бифокальной».

С одной стороны, ребенок или подросток начинает обладать неким личным пространством. У него есть только для него предназначенное место и личный собеседник. Это все принадлежит только ему. Со своей стороны родители, которые нуждаются в совете, в информации или просто им надо излиться, приходят в другое время. Очень важно с уважением соблюдать подобное разделение, чтобы избежать фрустрации.

Параллельно с этим в самых тяжелых случаях может быть предложено медикаментозное лечение. Оно длится более или менее долго [36] и должно восприниматься исключительно как катализатор, который поможет ребенку выйти из изоляции.

Худшее, возможно, позади

Если депрессию признали — полдела сделано. Пройден первый шаг, его преимущество — нормализуются отношения в семье. У родителей есть объяснение происходящему, ребенок чувствует, что на него обратили внимание и пытаются понять. Дома ошибок уже можно избежать — например наказаний, которые еще больше провоцировали состояние безнадежности и отчаяния. Депрессия коварна, она постоянно питает сама себя, черпая из новых источников. Главное — вовремя ее заметить, иначе она будет прогрессировать.

Что касается школьных трудностей, очень важно не зацикливаться на лени или отказе работать. «Бездельник!», — скажет окружение, а проблема может быть совсем в другом. Санкции и нотации только усиливают расстройство и вызывают эффект, обратный желаемому: депрессивный ребенок все больше погружается в пучину тоски. А ведь он, возможно, посылал сигналы тревоги, которые просто надо было правильно истолковать. Он беспомощно пытается выразить, как ему плохо, — а в школе отметки все ниже, и все заканчивается полным разочарованием.

«Взрослые никогда ничего не понимают сами, а для детей очень утомительно без конца им все объяснять и растолковывать».

Маленький Принц, Антуан де Сент-Экзюпери [37]

«Он отказывается считать до десяти — и при этом у него мания цифр. В этот момент он приклеен к календарю, он знает, какой день недели соответствует абсолютно любой дате… можете сами проверить».

Отец Элиота предлагает мне проверить удивительные способности его сына, которому шесть с половиной лет. Мальчик учится в подготовительном классе. Отец привел его ко мне, потому что учительница тоже считает Элиота несколько странным и ее это беспокоит: «У меня часто создается впечатление, что мыслями он где-то в другом месте».

Это все происходит в сентябре 2003 года. Я, слегка заинтригованный, спрашиваю Элиота:

— Четырнадцатое июля?

— Понедельник, — в тон отвечает он.

Я смотрю в календарик: точно!

— Давайте, давайте. Можете спросить что-нибудь пораньше.

Я пробую:

— Одиннадцатое января?

— Суббота. И попозже можете спросить.

— Четырнадцатое декабря?

— Воскресенье. Можете еще про другой год спросить.

— Тринадцатое марта 2005 года?

— Воскресенье.

Элиот отвечает мгновенно, не задумываясь, и никогда не ошибается. Ни разу не встречал такого.

Маленький гений весел и общителен, улыбается мне, явно довольный, что сумел меня так огорошить. Но я обращаю внимание на его привычку нервно постукивать пальцами по столу. Явно непроизвольно, но при этом постоянно.

Он всегда был таким

Сейчас у нас на повестке дня даты; в три года это были имена. В младшей группе садика, чуть ли не с первых дней, на перекличке он отвечал «здесь» или «отсутствует» за каждого из тридцати трех детей в своей группе. И никогда не ошибался. Притом, что их совсем еще не знал. Значит, он уже тогда знал наизусть весь алфавит. Рано!

Но его подвиги не всегда бывали такими милыми и забавными. В два года он был одержим дверями гаража. Отец его от этого очень страдал. Им приходилось обходить весь район, останавливать машину возле каждого дома и ждать. Ждать момента, когда откроется гаражная дверь и лицо сына озарится радостной улыбкой. Он был абсолютно счастлив. Если же дверь долго не открывалась и папа наконец решал уехать, у ребенка начиналась истерика. Его мать, которая заметила, что я был поражен этим рассказом, поспешила оправдаться: «Надо понять нас. Мы позволяли вовлечь нас в эту игру, потому что это был единственный способ разделить с ним какое-то занятие и чувство!» Потому что Элиота ничего не интересовало, кроме его маний.

Что-то в нем не так

Родители измучились. Им приходилось прилагать такие усилия, чтобы добиться улыбки ребенка: они надеются увидеть, как он возвращается на землю, хоть на секунду. Потому как остальное время он живет на планете Марс. По сути, все, кто с ним общается, сбиты с толку. В школе никто ничего не понимает. Элиот способен как на плохое, так и на хорошее, «он непредсказуем и необъясним», уверяет его учительница, «он может отлично учиться, потом вдруг рассердится на что-нибудь и замкнется, ни слова из него не вытянешь».