– Прости, – сказала Джейн. – Я не думала, что все так страшно.

– Росинант! – крикнул Роланд. – Быстро ко мне, червячий потрох!

Роланд не рассчитывал, что акул отзовется – вода была переполнена криками и гвалтом. Кто-то кого-то звал, кто-то что-то у кого-то требовал, кто-то просто ругался, кто-то отчаянно вопил, парализованный ужасом… Однако прошли считанные секунды, и затем Роланд различил в этой какофонии голос Зорьки:

– Росинант, любимый, тебя Роланд зовет! Плыви скорее к главному входу!

– Ты как, Джейн? – спросил Роланд. – Двигаться еще можешь, сознание не плывет?

– Со мной все нормально, – ответила Джейн. – Вообще ничего необычного не чувствую. Я все правильно сделала, как старшие подруги учили, точь-в-точь… И наслаждение было, только оно было какое-то неяркое, я думала, намного сильнее должно быть…

– Все нормально, – сказал Роланд. – Не волнуйся. В случае опасности тело женщины откладывает превращение в мать, это нормально.

– А ты откуда знаешь? – подозрительно спросила Джейн.

– Дейкстра говорил, – сказал Роланд. – Не волнуйся, я знаю, о чем говорю.

На самом деле, Роланд не был уверен в своих словах, он всего лишь смутно припоминал, что Дейкстра как-то говорил что-то подобное. Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения.

Над головой возникла вытянутая тень Росинанта с растопыренными плавниками, он тормозил, готовясь сесть на скалу. На его спине угадывались силуэты двух не то трех матерей, привязанных веревками к седлам. Со своего места Роланд не видел, что это за женщины и на какой стадии материнства они находятся, кто из них еще вынашивает яйца, а кто уже насиживает кладку.

– Подплывай сюда! – крикнул Роланд. – Не бойся актиний, они сами боятся!

Действительно, сторожевые актинии испуганно съежились, подобрали под себя все свои ядовитые щупальца и прикидывались плоскими камнями, неведомым образом прилипшими к скале рядом с входом в пещеру. Им осталось жить считанные восьмерки минут, они догадывались об этом и оттого нервничали.

Росинант остановился прямо напротив входа в пещеру, очень точно, ему даже не пришлось подруливать плавниками. Роланд сказал:

– Джейн, позволь, я перенесу тебя на спину акула.

– Не надо, Роланд, – ответила Джейн. – Я справлюсь сама. Займись лучше другими делами.

Изящно и грациозно она оттолкнулась от скалы, одним прыжком переместилась на спину акула, заняла место в седле и стала привязываться веревками. Роланд понял, что его помощь действительно не нужна.

– Давай, Росинант, – сказал Роланд. – Когда она привяжется, сразу уплывай, больше никого не жди.

– Как это не жди? – запротестовала Джейн. – Росинант может взять еще одну мать, на спине места хватит. Вон, кстати, ребята кого-то тащат.

Роланд решил, что проще будет согласиться с Джейн, чем тратить время на бесплодные препирательства.

– Хорошо, – сказал он. – Росинант, бери еще одну мать и сразу отплывай. И помни, за Джейн ты отвечаешь головой. Если с ней что случится – хвост вырву.

Земля дрожала, вибрировала, и каждая ее судорога отражалась в воде жутким и мертвенным багровым отсветом. То и дело по земле пробегали особенно сильные судороги, то тут, то там под руками разверзались глубокие трещины, а потом они внезапно закрывались, и горе тому, кто не успел вовремя подпрыгнуть и поджать руки. Время от времени воду оглашал отчаянный крик очередного заживо погребаемого несчастного, тогда Сантьяга вздрагивал, а его сердце сбивалось с ритма. Ему было тяжело слушать эти крики – здравый смысл ясно говорил, что этим людям ничем не поможешь, все возможное уже сделано, теперь каждый спасает сам себя, а все остальное в руках Джа, но как же трудно придерживаться здравого смысла, когда люди гибнут один за другим…

Воду заволокло густой, почти непрозрачной мутью, мир лишился всех ориентиров, кроме одного – страшных волн, расходящихся по земле из того места, где вот-вот проклюнется новое вулканическое жерло. Волны приходили сзади и уносились вперед, и когда приходила очередная волна, Сантьяга понимал, что по-прежнему идет в правильном направлении. А когда она уходила, душу снова одолевали сомнения.

Придонные течения утратили привычный узор и превратились в хаос. Очень хотелось оторваться от земли и поплыть, но Сантьяга боялся, что в этом хаосе он потеряет ориентировку быстрее, чем проплывет существенное расстояние. Но как же тяжело брести в никуда в этой мутной пелене, когда обезумевшие течения бросают тебя из стороны в сторону, а под рукой в любой момент может разверзнуться яма. А особенно тяжело оттого, что ты не понимаешь, где находишься, как много прошел, и как много еще осталось пройти, а на задворках сознания томится предательская мысль: а что, если все бессмысленно? Что, если волны, испускаемые зреющим вулканом, распространяются вовсе не прямолинейно? Что, если ты ходишь по кругу, и точно так же ходит по кругу весь твой народ, бессмысленно растрачивая последние силы? Сантьяга гнал эту мысль, он безостановочно твердил себе, что идет к спасению, он верил в это, потому что если не верить в спасение, зачем тогда жить?

Под ногами суетились донные ползуны, они тоже стремились убраться из опасного места, то и дело Сантьяга наступал на их панцири и поскальзывался, это замедляло движение и злило. Но для того чтобы выбирать, куда ставить руки, надо ясно видеть землю под руками, а мерзкая муть не позволяла даже этого. И еще очень сильно щипало жабры, казалось, в них сейчас больше грязи, чем воды, Сантьяга то и дело кашлял и чихал, и эти звуки смешивались с кашлем и чиханием его товарищей, а также с визгом детей, плачем женщин, отчаянными воплями оступившихся… ужас.