Из пустой комнаты, где, наверно, собираются новобранцы, он завел Нефедова в свой кабинетик и достал из письменного стола захватанный пальцами мешочек с печатью на дне. По-солдатски, раз-два.

— Куда бить?

Нефедов показал и, пока дядя Костя расписывался и дышал на печать, вставил слово о школьной директрисе.

— А! — опять сказал дядя Костя. — Сами жалуемся на бюрократизм, сами разводим. — И хлопнул печатью по его бумажке. — В шахматишки не играешь? Что-то кореш задерживается.

— Спешу. Да и партнер я слабый. Спасибо вам огромное.

— За что? Повезло тебе, что застал. Сказал жене, срочные дела, а сам — видишь… Дома не получается… Сиди около нее, разговаривай, как будто вчера женились. А о чем? Сама не разговаривает, а я говори. Ты о чем с женой говоришь в свободное время? А-а, брат! То-то! Ну ладно, не горюй! Видел такое кино? Хорошее кино. Название из песни взяли!

— Какой песни?

Дядя Костя раскинул руки и пропел, как протрубил:

— До свида-анья, мама!

— Не горюй, не грусти! — допевал Нефедов, взлетая по гостиничной лестнице: отметка в кармане, маленькая, но удача, было от чего взбодриться.

Он открыл номер ключом, который ему дали внизу. Уборщица и тут потрудилась, милая… Пол вымыт, обе кровати застелены без морщин. В номере еще аппетитней пахло щами…

— Сейчас позавтракаем, — вслух пообещал себе Нефедов, поправляя перед зеркалом редеющие волосы, и открыл дверцу шкафа.

И обмер — шкаф был пуст. Ни пиджака на «плечиках». Ни старенького портфеля с туалетным набором и сменой белья. Ничего не было. А в пиджаке — паспорт, заводской пропуск, фотография Женьки и деньги, целковых пятнадцать, на билет и завтрак… Нефедов подпрыгнул, чтобы посмотреть на шкаф сверху, опустился на колени, ползая, заглянул под обе кровати, придирчиво обшарил глазами весь номер и беспомощно прошептал, как ребенок:

— Нянечка…

Он присел к столу и выпил из графина стакан воды. Чувство невероятной беззащитности охватило Нефедова. Вот это уж да так да! Такого с ним еще не случалось. Вывернув карманы, он обнаружил, что при нем остались отмеченное командировочное удостоверение, носовой платок, немножко грязный от яблока, четыре сигареты в пачке и коробка спичек, почти пустая. Нефедов выбежал из номера.

— Дежурная! — стал звать он.

Из мужского туалета, куда, глянув на кричащего Нефедова, шмыгнул какой-то постоялец, вышла знакомая уборщица с половой тряпкой.

— Где мой пиджак? — задыхаясь, спросил Нефедов. Она вытрясла папироску из пачки «Беломора», закурила и не спеша поинтересовалась:

— Какой пиджак?

— Из тринадцатого номера!

— Там и ищите. У нас ничего не пропадает.

— А мой сосед где?

— Тринадцатый? Ушел к харьковскому. Я убиралась — он брился. Электробритвой. Недавно.

И зашаркала по коридору.

Если бы, проснувшись, позвонить директору совхоза, он, конечно, прислал бы свой «газик»… А на «газике», глядишь, успел бы туда-обратно. И поехал бы в пиджаке. Но мысль об этом явилась только сейчас. Если бы директриса школы вместо нотации поставила печать на командировочном (убыл), он не разговаривал бы с рыбаками, не заходил в военкомат и мог застать свой пиджак на месте. Так нет, одно за другим!

Все это шквалом страдания пронеслось в голове Нефедова уже тогда, когда он сбегал по лестнице к дежурному администратору, чтобы поднять крик от жуткой обиды. Больше всего он не терпел людской непорядочности, невнимания, хамства, его все это ранило…

Но крика он не поднял, а сказал еле слышно, как виноватый:

— Простите, у меня украли пиджак.

Девица в старательно сделанных кудряшках сразу подняла на него вытаращенные глаза:

— Из какого номера?

— Из тринадцатого. Несчастливое число.

— Кто с вами жил?

— Не знаю… Молодой… Курносый…

— Курносый — это не фамилия, — ответила девица и громко защелкала страницами регистрационного журнала. — Вот, его фамилия — Нефедов!

Юрий Евгеньевич чуть не заплакал.

— Это я — Нефедов! Я!

— А больше не записано, — сказала девица и растерянно протянула ему журнал.

Он отвел от себя журнал и пожаловался ехидно:

— Пускаете, не записывая, а они пиджаки крадут.

— Вчера не я дежурила, — обиженно сказала девица. — Вчерашняя смена сменилась. А вон директор!

Директор приближался — его запорожские усы казались приклеенными.

— Тихо, — еще издали просил он, — тихо!

Выслушав рассказ по порядку, обильно вспотев, вынув платок и высморкавшись, он потом уж этого платка не прятал. Все вытирался и кашлял горлом, не открывая рта.

— А сами где находились в момент пропажи?

— Командировочное отмечал. В военкомате…

Директор уставился на него печально и подозрительно:

— А почему в военкомате?

— Воскресенье! — зачастил Нефедов. — Все закрыто. А военком на месте. В шахматы играет. Ах, да не в этом дело!