Теперь Кеша мог рассмотреть ее комнату.

Соседнюю стену облепили фотографии. Мужчины, женщины, множество детей, плачущих в крик.

А балкон, с которого библейская тетя, чистюля неуемная, выбивала свои коврики, остался висеть без стены, на ветках тополей. Так и висел над грудой мусора.

Улица совсем вымерла.

Лежали кирпичи, отмечая футбольные «ворота», но мальчишек не было. Пусто…

И в этой пустоте бежала кошка и несла в зубах котенка. Она положила его к пыльным сапогам Кеши, замяукала. А он стоял, почти не дыша. Присел, погладил кошку и опять выпрямился.

Все вокруг переменилось. Все так сразу переменилось, что невольно перехватывало дыхание. Ветер нес пыль с развалин… И единственными живыми звуками был скрип кровли да на чьей-то тумбочке возле облома играло невыключенное радио.

Кеша повел взглядом по тополям. Их стволы белели клочками приколотой бумаги: «Вика! Мы живые. Уехали в Наманган», «Авлиекуловы теперь у Рахимовых на Урде», «Батыровым писать до востребования на Центральный почтамт»…

Ветер отрывал бумажки от стволов, и некоторые клочки Кеша поправил, прижал рукой. Он ходил от тополя к тополю, читал поспешные строки, искал записку от нее, понимая, что попусту, она знала, его нет в городе, он улетел, а если написала еще кому-то, так, скорее всего, поставила свою фамилию, которая ему не известна. Он ходил и с ужасом думал об этом, но все же ходил. Связал в одном месте порванный шпагат с красным лоскутком, еще раз огляделся.

Вдоль деревьев шел человек. Это была женщина-почтальонша со своей сумкой и толстой пачкой телеграмм в руке, останавливалась, тоже читала. Спросить у нее?

— Вы не скажете, где найти хоть кого-нибудь… отсюда?

— Поищите на соседних улицах.

На соседних улицах растягивали палатки, оккупируя махонькие пятачки пространства в кустах восторженно цветущей сирени, забивая колышки в землю. Кровати, обжитые, как ноевы ковчеги, занимали старухи и дети-малолетки. Другие дети, постарше, сновали со спасенной утварью в руках, как с добычей. Матери буднично стирали в тазах, подсунув под них табуретки, накачивали примусы. Женщина в белом халате, как медсестра, продавала лепешки из плетеной корзины. Милицейский голос, усиленный громкоговорителем, врезаясь в кутерьму других голосов и стуков, переходя с узбекского на русский, предостерегал:

— Товарищи! Не заходите в аварийные дома! Каждый миг может повториться толчок!

Кеша крутил головой, с надеждой разглядывая, нет ли где Мастуры, перехватил женщину с пеленочным ребятенком в руках:

— С улицы Тополей никого не знаете?

— Не знаю. Мы возле своих домов устраиваемся. Может, нас починят еще. А у них все развалило… Их увезли.

— Куда?

Она пожала плечами, понесла заплакавшего ребятенка, баюкая, затыкая ему рот соской. Кешу обступили потихоньку хозяйки, отрываясь от своих забот, от ребят, примусов и стирки.

— Кого ищете? Родственников?

— В общем… — Он неуверенно затряс головой, подтверждая вроде бы.

— Как фамилия? — спросила крепкая старуха с чайником. — Фамилия как?

Кеша неловко признался:

— Да девушка одна… В полосатом платье ходила… Золотые кольца в ушах…

Старуха всплеснула руками, чайник взлетел над ее седой головой, прогорланила что-то не по-русски, очень бойко, и пошла, расталкивая всех, а соседка ее, остроносенькая, высунувшись наперед, перевела под смех бездомных хозяек:

— Она сказала — теперь фамилию в загсе узнают, когда там спрашивают: «Как фамилия?»

Милиционер, приблизившись, надрывался:

— Не заходите в аварийные дома!

Ребята в рубахах, размахнутых до пупа, с засученными рукавами, выносили из домов кровати, заваленные обиходным скарбом и семейными ценностями. Стены домов были в трещинах и надписях: «Аварийный», «Опасно для жизни», «Не заходить!» Ребята сами размашисто писали их и заходили. Похоже, работала комсомольская дружина.

— Среди вас с улицы Тополей нет? — спросил Кеша, оставив хозяек.

— Мы из другого района, — ответил парень с повязкой. — А ты откуда?

— Из Сибири.

— Помогать приехали? Сколько вас?

— Пока один.

Остроносенькая, та, что перевела слова старухи, подошла с только что купленной лепешкой, сказала:

— Да он девушку ищет!

— Как зовут? — спросил парень.

— Мастура.

Парень неожиданно крикнул:

— Мастура! Хо, Мастура!

— Ляббай! — ответил ему бас, но все же девчачий, оттуда, где подпирали стены чуть не десятком бревен, сделав дом похожим на паука, растопырившего ножки.

— Иди сюда, Мастура!

Прыгая через все, что мешало под ногами, — а мешало многое, — к ним приблизилась толстуха в комбинезоне, сняла брезентовые перчатки, спросила:

— В чем дело?

— Да нет, — оправдался перед ней Кеша, прикладывая руку к сердцу. — Та тоненькая такая… С косой…

Девушка подтянула концы косынки, прикрывшей пыльные волосы, махнула рукой и запрыгала назад, надевая перчатки.

— А пострадавшие там были? — спросил Кеша.

— Были, — сказала остроносенькая.