Шрифт:
Ни малейшей однозначности в этих словах, трудно распознать эмоциональную доминанту в сложности поэтического пафоса: «Сумасшедшие призраки, смешивайтесь с грозой, пейте вашу судьбу: никогда не погаснут неистовые пламена, ибо ваши наслаждения рождают ваше проклятье.»
Слышна ли здесь осудительная интонация, слышен ли здесь вердикт? «Никогда солнечный блик не заглянет в ваши пещеры. В стены просочатся лихорадочные миазмы и вспыхнут словно тусклые фонари, и разорвут ужасным зловонием поры вашей кожи.»
Искусственный пафос, прециозное предсказание. Что «поэзия делается из слов, а не из мыслей и эмоций», позднее скажет Малларме, но этот основной постулат ввели Эдгар По и Бодлер. Образно-ассоциативное пространство совершенно устраняет прямую этическую атаку: «Едкая стерильность ваших радостей удвоит вашу жажду, иссушит вашу кожу; под беспощадным ветром сладострастия ваша плоть заскрипит и застучит как старый лохматый флаг на флагштоке.»
Последняя строфа обнажает безусловные симпатии поэта. Ипполита и Дельфина — его создания, более того, экзистенциальные сестры: «Осужденные ненавистью, бегите, как волки, в недостижимые безлюдья. Делайте вашу судьбу, не сопротивляйтесь бесконечности, сокрытой в вашей душе.»
Ненависть Лилит простирается и на живых и на мертвых мужчин. Рабби Моисей Кордоверо(16 век) в книге «Pardes Rimanim»(Гранатовый сад) дает ряд весьма устрашающих примеров. По его словам, Лилит любит совокупляться с повешенными и мертвецами в могилах, но при этом не растит эмбриона во чреве своем. В первом случае, эмбрион зреет под виселицей и рождается женщиной, поросшей колючками наподобие апунции или ежа, или зубьями пилы. У мертвеца в могиле после подобного соития пенис разрастается женского силуэта ядовитым деревом, похожим на манценил или анчар. Такого рода флоральные «гиноиды», дети Лилит, называются в каббале «маццикинами». Польский поэт двадцатого века Болеслав Лесьмян в балладе «Пила» рассказал о забавах маццикина.
Лесом идет этот кошмар: фигура пилы дышит могильной свежестью, зубами парней манит. Приглядела себе парня на краю леса и долины: «Хочу тебя, сон мой единственный, ой люли. Поцелуй меня, парень, отведай острой стали, прижмись к выблескам да проблескам зубов моих. Очаруйся невиданностью, оснись чужими снами. Положи голову на васильки да колокольчики, полюби меня в полевом зное и в лесной тьме.» «Буду любить тебя силой чудной, целовать как никто. Плевать мне на деревенских девок, каждая из них рыдает от любви горькой доли. Я хочу примериться телом к новой ласке. Хочу окровавить губы сумасшедшим желанием, хочу для твоей потехи так разыграться, чтобы страстные губы врезались в зубы твои.» Заскрежетала она от восторга, наточила зубы: «Иду в любовь, как хаживала на лесные вырубки!» Зашумела над ними ива зловещим золотом, И познал парень какова сталь, когда полюбит! «Ой люли, не одну душеньку из тебя зубами вырву, в тот мир отправлю, полетят они роем разодранных пчёл!» И распилила его в сумятицу частей: «Ох вы, забавы мои, пусть вам в смерти посчастливится!» Распилила тело, разбросала на разные стороны: «Пусть вас бог пособерет, лохмотья человеческие!» Но лохмотья хотели сшиться прежней формой, да разыскать друг друга не могли. Замигали веки в пыльном облаке, неизвестно кто и мигал, только не человек. Голова покатилась по лугу в поисках шеи, ну прямо как дыня из ладони на ярмарке. Яр, грабитель, задышал украденной грудью. Ива зацепила ухо, человечьим ухом заслушала. Глаза, раскиданные, тлеют кто где: один жужжит в паутине, второй заснул в муравейнике. Одна нога пляшет на опушке леса, вторая волочится коленом по хлебному полю. А та рука, что взнеслась в пустоту над дорогой, перекрестила неизвестно кого.Совершенно однозначный «комплекс зубастой вагины», скажет психоаналитик. Болеслав Лесьмян с обычным своим бесстрашием врезался в центр проблемы.
Сказано в Экклезиасте: «Я смотрю на мир глазами свой души и нахожу женщину горше смерти.» Библеисты полагают; во-первых, здесь неофитов предостерегают от пагубной для мистического развития потери девства, во-вторых, речь идет о бесконечных хлопотах и треволнениях, доставляемых женщиной. Но каббалисты думают иначе: для них Лилит и Ева — две ипостаси единой женской сущности, разница лишь в степени: если Ева убивает мужское тело (коитус как малая смерть), то Лилит убивает и тело и душу («горше смерти»).
Проблема инициации сложна и остается таковой несмотря на множество комментариев. Дабы сообразить сущность инициации, поглядим еще раз на четырехчастную композицию души, принятую у неоплатоников и схолиастов. Anima: vegetabilis, animalis, rationalis, celestis. Телесное в данном случае минерал, покинутый душой residius. Для жизни растительной и животной необходимы вода, воздух, огонь, а также ориентация в пространстве. В этом смысле люди отличаются от растений и зверей только многосторонней и широкомасштабной активностью. Они коллективны, как правило воспитаны в социуме и получают «специальность» по воле родителей или согласно собственной предрасположенности. Это обычное или «информативное» обучение (forma informanta, по Николаю Кузанскому) лишь слегка меняет тело и мозг, оставляя в покое структуру психо-соматической композиции.
Реляция архивариуса Линдгорста о своем происхождении загадочна и напоминает фрагмент алхимического трактата: «Дух взирал на воды, и вот они заколыхались…и ринулись в бездну.» Далее о долине в гранитных скалах, посреди которой вырвался пламенно-страстный черный холм. От прикосновения солнечного луча «он выпустил из себя в избытке восторга великолепную огненную лилию» — праматерь рода Саламандра, то есть архивариуса Линдхорста.
Далее о страстной любви огненной лилии и юноши Фосфора.
Фаллически возбужденная мать земля (черный холм) проявляет пленительную саламандру (огненная лилия). В страхе угасания жаждет она любви Фосфора — небесного огня. Фосфор предупреждает: «Брошенная мною искра погубит тебя, ибо эта искра — мысль.» Для Гофмана, равно как и для стоиков, небесная любовь и есть небесный интеллект.
Огненную лилию схватывает вульгарный меркурий (черный дракон), дабы с ее помощью обратиться в земное золото. Фосфор побеждает дракона, освобождает пленницу от рабства земного.