Небольшое предисловие. То, что 1775 год занимает особое место в "десятилетии молчания" Канта, мы знаем из его письма к М.Герцу от 24 ноября 1776 года, в котором Кант сообщает, что "прошлым летом .. преодолел последние препятствия". Сохранилось значительное количество черновых набросков Канта весны-лета 1775 года (их общий объем - более одного печатного листа). Впервые эти тексты, известные в кантоведении под именем "Дуйсбургского наследия", были опубликованы Р.Райком в 1887 году (впоследствии они вошли в 17 том Академического издания сочинений Канта, где "Дуйсбургскому наследию" соответствуют "Размышления" 4674 4684).

Эти тематически связанные (при полной композиционной разрозненности) фрагменты необычайно важны для понимания генезиса кантовского критицизма и самой стилистики философствования Канта.

Наиболее интересным и вместе с тем неожиданным представляется то, что первоначальное решение главной проблемы критицизма было дано Кантом на языке, близком к алгебраическому. В середине семидесятых годов Кант увлечен поисками "трансцендентальных алгоритмов" (см. XVIII: 34). В текстах "Дуйсбургского наследия" мы как раз и обнаруживаем настойчивые попытки построения своего рода универсальной формулы истины. Все разновидности истинных суждений могут быть, по Канту, исчерпаны различными комбинациями трех символов: a, b, x. Их общие значения таковы. A - действие полагания представлений (схватывание или понятие). B - спецификация этого действия (экспонент или предикат, в частном случае: категория). X предмет или место расположения представлений в душе (пространство, время). Кант выделяет четыре группы случаев.

1) B извлекается из A. X "отпадает". Этот тип отношений исчерпывает аналитические суждения. Вырожденный случай (XVII: 645, 653-654, 662).

2) B и A "встречаются" в предмете опыта - X. Данный случай характеризует апостериорные синтетические суждения (XVII: 645, 655).

3) B выявляется в результате конкретизации априорного созерцания X, благодаря которому его связь с понятием A дает возможность для многообразных априорных синтетических суждений, основанных на созерцаниях (XVII: 644, 645, 655).

4) B оказывается "всеобщей функцией мышления", необходимой для того, чтобы представления были схвачены (A), т.е. отнесены к Я, во времени (X). Подлинным субстратом необходимой связи A и B (категории) оказывается сам субъект (см. XVII: 643, 644, 645-646, 647, 648, 651, 652, 653, 655, 656, 658, 659, 660, 664). Этот случай разбирается Кантом в контексте "экспозиции явлений" (именно так Кант называет дедукцию категорий в 1775 г.) и исчерпывает самую важную для него рубрику суждений дискурсивные основоположения метафизики. Здесь - кульминация всех кантовских исследований середины семидесятых годов.

Пока мы не будем выяснять всех деталей кантовской аргументации в четвертом случае, а лишь обозначим ее общие контуры. На первый план в рукописных набросках дедукции 1775 года выдвигается понятие апперцепции. Кант трактует апперцепцию как "созерцание... себя самого" (XVII: 651), т.е. как самосознание, сопровождающееся сознанием полагаемых в душе представлений (XVII: 647). Он добавляет, что "условием всякой апперцепции является единство мыслящего субъекта" (XVII: 651), и что ни одно "ощущение", которое не сопровождается сознанием, не может быть представлено относящимся к субъекту (XVII: 656). Всякое осознанное явление, или восприятие (XVII: 664), напротив, имеет необходимое отношение к единству субъекта и "подчинено, следовательно, таким условиям, посредством которых возможно единство представлений" (XVII: 660). Кант называет эти условия "функциями апперцепции" (XVII: 656), сводя их в конечном счете к трем "рассудочным рубрикам" (категориям) - субстанции, причине и взаимодействию (XVII: 645, 646, 647, 648, 649, 656), которые являются одновременно условиями мышления о предметах опыта и "моментами возникновения" представлений в душе (XVII: 664). В итоге получается, что "схватывание" явлений в восприятии с необходимостью подчинено упомянутым категориям (см. XVII: 656, 646-647).

Какое место занимают категории в изложенном варианте дедукции? На одном полюсе мы имеем здесь осуществляющийся во времени (XVII: 644, 652, 656, 660, 658, 659) синтез схватывания (вспомним, что время - необходимый элемент четвертого случая общего кантовского алгоритма), на другом - "единство мыслящего субъекта". Все, что воспринимается во времени, относится к этому субъекту, и категории сводятся к таким функциям связи представлений, единственно посредством которых эти представления "располагаются" в чувственности субъекта и могут быть осознаны им как его состояния.

Но почему для отнесения представлений к субъекту требуются именно такие, а не какие-либо другие функции? Такой вопрос вполне мог возникнуть у Канта и, судя по всему, действительно возник. Ответ же на него предопределило то, что синтез, единство которого задается категориями, рассматривался Кантом исключительно с точки зрения его временного характера: время словно подсказывает, какими "всеобщими функциями мышления" надо пользоваться, чтобы отнести представления к Я (См. XVII: 652, 653, 656).

В этой ситуации Кант увидел возможность упростить когнитивную схему: не время подсказывает, какими категориями надо пользоваться, а сами категории складываются из общих определений модусов времени, задающих правила синтеза, и единства субъекта, который служит "точкой притяжения" представлений и в этом смысле инициирует синтез (18

). Получается, что категории имеют не первоначальный, а производный характер. Категория взаимодействия связана с сосуществованием, категория причины - с порядком временной последовательности и т.д. Другими словами, конкретные функции единства мыслящего субъекта в многообразии представлений строго заданы определенной структурой чувственного созерцания, непосредственно поставляющего это многообразие субъекту. При наличии у нас другой формы внутреннего чувства (в теперешнем нашем состоянии таковой является время) отнесение представлений к субъекту обеспечивалось бы иными функциями их связи, в зависимости от того, какими модусами обладала бы эта новая форма чувственного созерцания. Мы имели бы совсем другие категории. Наши же теперешние категории, повторим, жестко связаны с модусами времени, с одной стороны, и единством мыслящего субъекта - с другой. "Опрокидывание" Я на другие созерцания привело бы к возникновению других категорий.