Итак, связывая представления с помощью категорий, мы мыслим их относящимися к независимому от нас предмету, который лежит в основании явлений и служит источником многообразия чувственных созерцаний (см. А 109; А 494 / В 522), т.е. к трансцендентальному объекту.

Из рассмотренных выше положений как будто следует вывод о тождестве подобного объекта как "субстрата чувственности" и ноумена как вещи самой по себе (А 252; В 306-309). В первом издании "Критики" Кант, однако, разводит эти понятия. Он пишет, что трансцендентальный предмет как субстрат чувственности (А 251, 253) "не может называться ноуменом, так как я не знаю, что он есть сам по себе" (А 253). В другом месте Кант поясняет, что он имеет в виду: "Об этом объекте совершенно неизвестно, имеется ли он в нас или вне нас и был бы он уничтожен вместе с чувственностью, или он остался бы и после ее устранения" (А 288 / В 344).

В самом деле, трансцендентальный объект лишь в том случае мог быть назван ноуменом в строгом смысле слова, если было бы достоверно известно, что он останется при уничтожении нашей чувственности, так как именно в этом и состоит определение ноумена (А 252). Но почему у Канта возникают сомнения относительно независимости трансцендентального объекта от форм нашей чувственности?

В первом издании "Критики" истоки этого сомнения могут быть обнаружены в разделе, посвященном критике четвертого паралогизма трансцендентальной психологии. Здесь Кант отмечает, что "заключение от данного действия к определенной причине никогда не бывает достоверным, так как одно действие может быть вызвано различными причинами. Поэтому в вопросе об отношении восприятия к его причине всегда остается сомнительным, внутренняя ли это причина или внешняя, т.е. представляют ли собой все так называемые внешние восприятия только игру нашего внутреннего чувства или они имеют отношение к внешним действительным предметам как своей причине" (А 368). И хотя Кант отмечает, что данный аргумент не может служить основанием для сомнения в существовании предметов опыта, поскольку они, как явления, даны нам не опосредованно, через их восприятия, а непосредственно, т.е. тождественны восприятиям (А 374-377; 24

), он в то же время, упоминая в контексте этого аргумента о неизвестности для нас трансцендентального предмета как возможной причины "наших внешних созерцаний" (А 372), дает понять, что такой довод вполне может иметь силу, если на основании многообразного явлений попытаться заключить к лежащему в их основе трансцендентальному объекту (там же). Эта мысль еще более определенно высказана Кантом в лекциях по космологии конца семидесятых годов. Он говорит здесь о "невозможности демонстративного опровержения эгоиста" (т.е. человека, который утверждает, что кроме него самого и его перцепций ничего не существует) - именно потому, что "в основании данных явлений помимо "сущностей вне меня" может быть много других причин, производящих точно такие же действия" (XXVIII: 206; 25

). Правда, в этих лекциях Кант не называет субстрат чувственности трансцендентальным объектом. Привязка данного понятия к тематике четвертого паралогизма происходит только в первом издании "Критики" (в дедукцию же термин "трансцендентальный объект" был интегрирован и раньше, о чем свидетельствует один из набросков Канта конца семидесятых годов - R 5554; см. XVIII: 230).

Итак, Кант приходит к понятию субстрата чувственности как бы двумя путями. Первый идет от дедукции и связывает само это понятие с вещью самой по себе, или ноуменом. Второй проходит через главу о паралогизмах и заставляет усомниться в независимой реальности субстрата чувственности. Из-за того, что в первом издании "Критики" Кант обозначает конечные пункты этих маршрутов одним термином "трансцендентальный объект", может создаться впечатление, что в дедукции не идет речь об отнесении представлений к вещам самим по себе.

В действительности же аргумент из раздела о четвертом паралогизме трансцендентальной психологии никак не может помешать утверждению, что определение многообразного чувственности посредством категорий представляет это многообразное существующим независимо от состояний субъекта и, следовательно, относящимся к вещам самим по себе. В самом деле, связывая представления с помощью категорий, мы тем самым мыслим их существующими независимо от нас, хотя и не в виде определений чувственности. Это и значит, что многообразное чувственности рассматривается нами в качестве определения объектов самих по себе, при том что интеллигибельные характеристики этих объектов остаются неизвестными (см. 4: 55-56).

Эти положения, эксплицируемые Кантом в рамках "достаточной" дедукции, сохраняют свою силу вне зависимости от возможных сомнений в независимом существовании нечувственной причины наших восприятий, отталкивающихся от недостоверности заключения от действий к определенной причине (а эти сомнения, в свою очередь, не прекращаются выводами "достаточной" дедукции, хотя успешное проведение "полной" дедукции могло бы их устранить).

Неудивительно поэтому, что уже в "Пролегоменах" Кант проясняет ситуацию, прямо говоря об отнесении представлений с помощью чистых понятий рассудка именно к объектам самим по себе (там же), а ставшее двусмысленным понятие трансцендентального объекта после первого издания "Критики" выводится Кантом из употребления. Два этих обстоятельства подтверждают, что "отход" Канта от положения, согласно которому связанные посредством категорий представления получают отношение к вещам самим по себе, носил чисто терминологический характер и был вызван во многом случайными причинами.

Итак, нет никаких оснований сомневаться в том, что в момент создания первого варианта полной субъективной дедукции в 1775 году (да и впоследствии тоже) Кант полагал, что мысля объективную связь представлений с помощью категорий, мы ставим эти представления в отношение к вещам самим по себе.

Подготовительная работа завершена. Можно непосредственно переходить к реконструкции первоначального варианта дедукции категорий. Наступает кульминационный момент всех наших изысканий. Мы знаем, что в 1775 году Кант трактовал Я, присутствующее в любом акте восприятия, как вещь в себе. С другой стороны, в "достаточной" дедукции Кант показывал, что необходимым условием отнесения представлений к вещам самим по себе как нечувственным субстратам феноменов является их связывание с помощью категорий. Но Я 2 0есть одна из вещей самих по себе и тоже - нечувственный субстрат представлений (вещи сами по себе могут быть обозначены переменной z, одно из значений которой (а) есть не что иное, как Я). Следовательно, все представления, которые имеют отношение к Я, связаны в соответствии с правилами, вытекающими из категорий. Поскольку же воспринимать можно только то, что имеет отношение к Я, то все возможные предметы восприятия подчинены категориям - что и требовалось доказать в трансцендентальной дедукции категорий.

Важно отметить, что в отличие от более поздних вариантов дедукции, данный аргумент позволяет решить задачу доказательства необходимого отношения явлений к категориям субстанции, причины и взаимодействия. В самом деле, Кант показывает, что, к примеру, последовательность представлений мыслится объективной лишь в том случае, если мы предполагаем, что она подчинена закону причинности (XVII: 648). Поскольку Я есть одна из вещей в себе, и так как представление последовательности в качестве объективной означает отнесение многообразного к вещам самим по себе, то всякая смена представлений лишь тогда может иметь отношение к нашему Я, т.е. быть воспринята, когда она подчинена закону причинности. От чего зависит действенность этого и подобных ему аргументов?