К открытому дверному проему Княжевич стоял спиной, упорно рассматривая люстру и вертя папиросой, как барабанной палочкой. Когда на шум выглянула Русалова, окинул пожилую даму равнодушным взглядом. Словно дела нет и никогда ее не видел. Отодвинув гардину, Родион пригласил Княжевича в комнату.

Виктор остановился в двух шагах от порога, осматриваясь с брезгливой миной.

— И что я должен здесь увидеть?

Его пригласили к диванчику, на котором лежал вытянутый предмет, накрытый чистой простыней. Княжевич не заставил себя уговаривать и двинулся, только когда Родион повысил голос, а Болотников предупреждающе взял его за плечо.

Подцепив край ткани, Ванзаров очень аккуратно, чтоб не показать лишнего, открыл голову:

— Взгляните сюда…

Княжевич повел себя странно: сунул папиросу в рот, тут же рванул ее назад, оставив обрывок гильзы в зубах, бросил остальное на ковер, а гильзу выплюнул себе на рукав, не заметив, что по холеному подбородку тянется струйка вязкой слюны. Только смотрел на побелевшее лицо неотрывно.

— Могу сделать вывод, что узнаете. А говорили, не знаете госпожу Водянову. Видите, как все просто.

— Боже мой… — еле-еле пробормотал Виктор. — Бедная Настенька… Бедная милая Настенька… Что же с ней сделали…

— Как вы ее назвали? — спросил Родион довольно глупым образом.

Его можно понять. Не каждый день перед сыщиком, пусть и юным, ставят внезапную закавыку: преступник жертву опознал, но опознал в ней совсем другого человека. Вернее, барышню. И хоть звали ее по-другому, но следствию от этого не легче.

— Умоляю: закройте… Это мучительно… — Княжевич защитился от страшного зрелища ладошкой.

Простыня равнодушно висела над мертвым лицом:.

— Уверены, что это не Дарья Водянова?

— Какая Водянова?! Откуда выдумали дурацкое имя!.. Это Настенька Окольникова, уже поверьте, я неплохо ее знаю… То есть помню… Бедная девочка… — Злодей поплелся вслепую, пока не уткнулся в могучую грудь старшего городового. Его легонько развернули и поставили лицом перед сыскной полицией, которая затребовала подробный и точный отчет: что? где? когда?

Из Виктора Геннадиевича словно выбили последний штырь, на котором держалась самоуверенность. Он скорчился, что было особо заметно из-за шубы, вставшей колом. Голос его упал до шепота.

История оказалась обычной. С Настей Окольниковой у победителя женщин случился яркий и счастливый роман. Девушка призналась в вечной и чистой любви. На что он отвечал со всем пылом чуть ли не полгода, «самых счастливых в его жизни». Однако сильные страсти горят ярко, но скоро надоедают. Мужчина устает от них, его тянет к новым, свежим ощущениям, прочь от потухающего огонька. Любовники стали видеться реже, все чаще их встречи заканчивались скандалами, и наконец Виктор предложил закончить отношения. Как не странно, Настя обошлась без истерики, а согласилась и заявила, что больше не желает его видеть до скончания мира. Княжевич удивился и даже немного обиделся, с какой легкостью от него отказались, но немедленно забыл об этой мелкой неприятности.

— Когда произошел окончательный разрыв?

— Кажется, этой весной, — небрежно ответил он.

— Точнее. В каком месяце?

— Так… — Виктору потребовалось вспомнить, когда выдохлась «самая великая любовь его жизни». — Был уже Великий пост, значит февраль… Нет, март. Точно — в марте.

— Где происходили встречи?

— У нее, Настя снимала квартирку на Песках, маленькую, но уютную.

— А этот пансион вы ей сняли?

— Как я мог это сделать? — Княжевич кисло улыбнулся. — Мы расстались почти год назад, и с тех пор я понятия не имел, что с ней было… Для меня это невероятный шок.

— Зачем же вы ее убили?

— Господин Ванзаров, не мучьте… Ну подумайте: зачем мне убивать давно забытую любовницу?

— Сколько угодно веских причин. Например, она угрожала, что раскроет какой-то неприглядный поступок. Вам не оставалось ничего иного, как закрыть ей рот навсегда.

Виктор Геннадиевич хотел опровергнуть подозрение, но сил хватило лишь на тяжкий вздох:

— И чем же я, по-вашему, убил? Яд подсыпал? Подушкой задушил?

— Вот этим… — Родион поднял с пола рогожку, которая прикрывала улику.

— Это не мой револьвер, — сказал Княжевич без всякого упорства, словно отмахивался от безнадежного ужаса.

— Нет, ваш: на рукоятке имеется дарственная гравировка. Чистый и блестящий. Стреляли только сегодня. Наверняка чей-то подарок. Случайно не Настеньки?

— Нет… нет… нет… нет… не может быть…

Казалось, еще немного, и Виктор расплачется на груди Болотникова. Но так вести себя мужчине роскошной внешности не пристало. Еще решат, что испугался и хочет во всем сознаться. Опустив подбородок, он засунул в уголок губ папиросу.