Голос у нее был приглушенным. Он напомнил мне звук старой киноленты, как будто Лилли находится далеко-далеко и разговаривает через длинную трубу. Мне казалось, что сейчас рядом со мной находится изящная кукла-Лилли, которая только раскрывает рот и воспроизводит слова, записанные на пленку много лет назад.

Мне никак не удавалось избавиться от холода, который пронизывал мое тело в этой комнате. Я достал свитер и надел его, закрыл дверь на веранду и задернул штору, и хотя по всему телу струился пот, все равно я дрожал от холода.

Звук ветра в запертой комнате ослабел и теперь звучал у меня в ушах как шум дождя. Я не видел, что происходит снаружи, поэтому чувствовал себя заключенным.

Я не очень хорошо представлял, что творится за окном, но перед глазами у меня стояли пьяный, переходящий улицу, бегущая рыжеволосая девушка, пустая банка, выброшенная из окна автомобиля, черные очертания тополей, здание больницы в ночи и звезды, поразительно яркие, плавающие у меня перед глазами. В то же время, отгороженный от внешнего мира, я ощущал себя отрезанным и заброшенным. Комната наполнилась какими-то непонятными испарениями, и мне стало трудно дышать. Дым сигареты поднимался вверх, но откуда-то доносился запах растапливаемого масла.

Пытаясь выяснить, откуда он проникает, я наступил на мертвых насекомых и испачкал подошвы их выдавленными внутренностями и запыленными чешуйками. Донеслось завывание собаки. Когда я включил радио, послышалась песня Моррисона «Домино». Я включил телевизор, и там снятый крупным планом бритоголовый чувак вопил: «Разве не этого вам хотелось?» Я выключил телик, и на погасшем экране появилось мое искаженное лицо – моя рожа с хлопающими губами, говорящими что-то себе самому.

– Рю, мне попался роман про парня, в точности похожего на тебя, ну просто вылитый ты.

Лилли сидела на диване в кухне и ждала, пока закипит вода в круглом стеклянном контейнере. Она пришлепнула кружащуюся маленькую муху. Я поглубже залез на диван, где уже давно покоилось тело Лилли, и продолжал беспрестанно облизывать губы.

– Знаешь, у того парня, про которого я тебе говорила, есть в Лас-Вегасе несколько проституток, которые работают на него, и он поставляет девиц на вечеринки для разных богачей, совсем как ты, верно? Но он еще очень молодой, твоего возраста. Тебе же девятнадцать?

Стеклянная поверхность контейнера запотела, и начал подниматься пар. Дрожащее пламя спиртовки отражалось на стеклах окна. По стене перемещалась огромная тень Лилли. Маленькие густые тени от лампочки на потолке и большие тусклые тени от спиртовки накладывались друг на друга, и эти наложенные одна на другую тени перемещались, словно живые существа, вроде многократно делящихся амеб.

– Ты меня слушаешь, Рю?

– Ага, – ответил я.

Мой голос, застрявший на кончике совершенно высохшего языка, показался мне голосом чужого человека. Из-за того, что этот голос может быть не моим, мне стало страшно разговаривать. Крутя в руках шляпку с перьями, Лилли время от времени отодвигала сорочку и поглаживала грудь.

– И представь себе, тот парень сделал проституткой девушку, которая в старших классах была его лучшей подругой.

Окинава, уходивший последним, оставил свою вонючую рабочую одежду, причем удалился, даже не попрощавшись.

– Этот тип сам был бастардом от какой-то проститутки. Его отец был наследным принцем какой-то страны, он инкогнито прибыл в Лас-Вегас поразвлечься, обрюхатил ее и бросил.

Что это Лилли несет?

У меня все плыло перед глазами. Все было будто в тумане, словно за спиной Лилли расползалась пленка из молочной бутылки, стоявшей рядом на столе. Пленка оставалась на ней, даже когда та нагнулась. Казалось, что она не покрывает поверхность кожи, а появилась после того, как кожу с Лилли содрали.

Я вспомнил про друга, который скончался от цирроза печени. Он неустанно повторял: «Возможно, это только домыслы, но она в самом деле всегда болит. Когда она не болит, мы просто про нее забываем, мы забываем, что она болит, и это не потому, что в брюхе у меня все испорчено, она и у остальных всегда болит. И когда боль ослабевает, я испытываю облегчение, начинаю ощущать себя самим собой. Поскольку брюхо у меня болело с самого рождения».

– На рассвете этот парень выезжает из дома и несется на своей машине в пустыню штата Невада.

Лилли засыпала в стеклянный сосуд с булькающей, кипящей водой черный порошок из коричневой банки. До меня донесся запах кофе. Когда Джексон с Рудианной топтали меня, я ощущал себя желтой куклой. Как мог я тогда превратиться в куклу?

А сейчас наклонившаяся Лилли с ниспадающими на спину волосами была похожа на куклу. Старую, заплесневелую куклу, непрестанно повторяющую одни и те же слова, стоит только дернуть за веревочку, а если раскрыть задвижку у нее на груди, то будут видны серебряные батарейки. Кукла устроена таким образом, что моргает, когда говорит. Жесткие рыжие волосы вставлены по одному, и если ей залить в рот молоко, оно начинает сочиться из отверстия у нее в заднице. Если даже сильно швырнуть ее на пол, она не перестает говорить, если только не сломается магнитофон у нее внутри. «Доброе утро, Рю, как дела? Я – Лилли, доброе утро, Рю! Как поживаешь? Я – Лилли, доброе утро, Рю!»