– Потому что вы – мужчина? – переспросила я и не удержалась от сарказма. – Вы – сексист?

– А вы – феминистка? – мгновенно парировал Вадим.

– Нет, – тут же сдалась я. – Хотя с симпатией отношусь к их попыткам доказать недоказуемое. Не все же вам, мужикам…

– Не будет ли с моей стороны слишком смелым пригласить вас куда-нибудь… например, в концерт?

Вопрос был построен столь замысловато и несовременно, что я замешкалась, затрудняясь с формой ответа. Наконец разозлилась сама на себя.

– Пойдемте лучше в цирк!

– В цирк?! – теперь явно замешкался мой собеседник, и я почувствовала себя отмщенной. – А у него уже открылся сезон? – в голосе Вадима слышалось беспокойство. Он явно принадлежал к тем людям, которые привыкли так или иначе управлять ситуацией и начинают нервничать, когда события не желают течь по запланированному заранее руслу.

– Ладно, ладно, не берите в голову, – засмеялась я. – Пойдемте на концерт, если вам так больше нравится. Или еще куда-нибудь. Сказать по правде, в моей жизни так мало развлечений, что просто глупо отказываться.

– Вот и хорошо, – Вадим на том конце провода явно перевел дух. – Вы завтра вечером свободны? Вы ведь работаете в школе? Во сколько у вас кончаются уроки? В четыре? Прекрасно! Давайте встретимся в пять часов у метро Гостиный двор. А там дальше разберемся. Вас устраивает такая программа?

– Вполне, – согласилась я и улыбнулась в трубку. – Мне так давно не назначали свиданий…

– Я тоже давно их не назначал, – ответил Вадим. По-моему, он говорил совершенно серьезно.

– Мам, ты завтра на свидание идешь, да? – тут же высунулась из-за угла Антонина. – А с кем? А он симпатичный? А я его знаю? А что ты наденешь? Надень вот ту кофточку серенькую, знаешь, с воланом. Она тебе очень идет. И только черную юбку длинную не надевай, ладно? Ты в ней на нашу учительницу биологии похожа. Мы ее Креветкой зовем… Знаешь, недавно Борька Еременко поднимает руку, как будто бы просто так, и спрашивает: Светлана Владимировна, скажите пожалуйста, сколько лет живет креветка? Представляешь? Мы прямо все покатились…

– Очень смешно, – согласилась я. – Я не качусь только потому, что здесь в коридоре негде. Иди, пожалуйста, в свою комнату. И не лезь в мою личную жизнь. Я же в твою не лезу…

– Какая у меня личная жизнь! – тут же затосковала Антонина. – Ты же меня даже на дискотеку после девяти часов не пускаешь. А там после девяти самое главное и начинается…

– Уточни, пожалуйста, что именно начинается после девяти часов? – попросила я.

– Все равно ты ничего не понимаешь! – дочь безнадежно махнула рукой и, изображая протест всеми частями своего молодого тела, скрылась за дверью.

На следующий день после работы я в состоянии глубокой задумчивости стояла перед распахнутыми дверцами платяного шкафа. Что же надеть? Попробовать изобразить торжественный выход в свет? Для этого мой гардероб явно не годился. Пара строгих «учительских» костюмов тоже не в тему. Почему-то мне категорически не хотелось, чтобы Вадим воспринимал меня через призму моей профессии. В конце концов я надела ту самую серую блузку и темно-синие вельветовые брюки весьма смелого покроя (фигура это пока позволяла, хотя в последние два-три года я слишком часто утешала себя лишним бутербродом, и, как следствие этого, явно начала полнеть). Хотела было привычно зацепить с вешалки корейскую кожанку, купленную весной на рынке, но, подумав, надела серый же длинный плащ. Он и вовсе приобретен был в «секонд-хэнде» за двадцать рублей, но его свободный покрой и широкий запах создавали иллюзию защищенности, которая в характеристике вещей встречается чрезвычайно редко и от стоимости их совершенно не зависит. Предыдущей моей вещью, обладавшей тем же достоинством, был старый, огромный, почти до колен свитер грязно лилового цвета, с растянутым воротом и резинкой на рукавах. Я носила его лет пятнадцать и выбросила лишь тогда, когда лихая моль почти полностью съела весь перед.

Женщина должна слегка опаздывать на свидание. Однако, точность заложена в самой моей природе, еще усиленной учительской профессией, и потому мне пришлось напрячь всю свою силу воли, чтобы вступить на поднимающийся эскалатор на пять минут позже назначенного Вадимом срока.

Уже поднимаясь, я подумала о том, принесет ли Вадим цветы. В юности, когда свидания еще были частью моей обыденной жизни, цветы всегда создавали проблему. Довольный кавалер вручал их мне, а потом мы отправлялись бродить по городу, в кино или еще куда-нибудь. Убрать куда-нибудь целлофаново шуршащий веник не представлялось возможным, выбросить или оставить где-нибудь – тоже. В кино цветы лежали на коленях, мешая сплетению рук, в кафе их непременно забывали на столике и кто-нибудь обязательно бежал вслед с истошным криком: «Девушка, вы забыли свой букет!» – и приходилось тупить взор и шептать смущенно: «Прости, милый!» – А потом: «Подержи их, пожалуйста, я достану пятак, или – причешу волосы, или – схожу в туалет…» – Цветы никли головками, их листики сминались, как зеленая использованная бумага, мне было их жалко, у меня портилось настроение, хотелось скорее домой, но дома они тоже умирали, пусть спустя день или три… В общем, я не люблю, когда мне дарят цветы. Олег, отец Антонины, был единственным, кто знал об этом, и всегда дарил мне цветы в горшках. Два его цветка живут у меня до сих пор. Круглый упрямый кактус и нежная махровая фиалка с пушистыми листьями и белыми цветами, похожими на утренние, слегка поблекшие звезды.

В руках у Вадима была желтовато кремовая роза с непропорционально длинным стеблем. Издалека мне показалось, что мы с ней почти одного роста . И вообще, он явно выбирал ее по какой-то ассоциации со мной. Сознательной или уж там подсознательной – не знаю. Если подсознательной, то сейчас он должен это заметить и сказать что-нибудь вроде:

– Эта роза напоминает мне вас…

Увидев меня, Вадим почему-то вздрогнул, как вздрагивает внезапно проснувшийся человек и вручил мне розу со словами:

– Не сердитесь на меня за банальность, но мне показалось, что она чем-то похожа на вас…

Я рассмеялась, а Вадим сделал брови домиком и слегка обиженно замолчал. Ассоциации!

«Штирлиц шел на встречу с радисткой Кэт. Под мышкой он нес горшок с геранью. Это был их тайный, никому не известный условный знак…»

О, Господи! Придется, наверное, рассказать ему про Штирлица и князя Андрея. Иначе он заподозрит, что у меня что-то не в порядке с головой.

– Куда же мы пойдем? – подавив приступ смеха, спросила я.