– Ты, Боян, хоть и немало на свете пожил, и умом тебя бог не обидел, однако образования систематического не получил, и это тебя подводит, – желчно процедил Тимоти.

– Да уж, мы гимназиев не кончали, – сокрушенно развел руки Боян.

В глубине его старчески-пестрых глаз пряталась вполне заметная и ясная для Тимоти хитринка. Он давно знал старика, и по-своему даже был привязан к нему. В отличие от всех остальных насельников каморы, ему было известно, какой причудливый узор сплела судьба из жизни Бояна, и это вызывало его собственное любопытство и удивление перед неисчерпаемым разнообразием мира.

– А если бы учил ты, Боян, науку историю, – вполне мирно продолжил Тимоти. – То наверняка знал бы, что все уважающие себя правители, как западные, так и, особенно, восточные, свою личную охрану вовсе не нанимали за деньги, как это теперь принято в мире презренного чистогана, а совсем даже наоборот – выращивали с самого нежного возраста, как воины кочевники лично выращивали лошадей, на которых они потом шли в бой, а настоящий охотник сам отбирал у суки и выпаивал молоком щенка-сосунка охотничьей породы. Потому что истинную преданность, Боян, ни за какие деньги не купишь…

– Так ты хочешь сказать… – Боян не то удивленно, не то сокрушенно помотал головой. – Ты хочешь сказать, что Алекс растит из Придурка такого щенка… или там жеребенка…

– Конечно! Удивительно, что это раньше никому из нас не пришло в голову. Впрочем, – Тимоти нехорошо хихикнул. – Тут только мы с тобой и можем мозги по назначению использовать. У Поляка все в мышцы ушло, у Млыги – в злобу, а у Васька с Вальком и сроду ничего не было…

– А ведь Придурок умен, Тимоти, – вдруг задумчиво сказал Боян. – Чертовски умен, поверь моим словам. Меня не гимназии, меня жизнь учила, я ум за версту чую. Как его там жизнь трепала, это другое дело, но весь его ум при нем…

– Да в том-то и дело! – воскликнул Тимоти и с досадой стукнул кулаком по узкой, красивой формы ладони. – Я отчего и злюсь-то! Он бы нормальным человеком мог стать, попади он в другие руки. Свое дело мог бы иметь, свою жизнь. Такой, понимаешь ли, научный даже феномен – Маугли становится человеком! Ты чего лыбишься? Был такой парнишка – Каспар Гаузер, вроде нашего Придурка, людей не видел, в подземелье жил.

Потом вытащили его оттуда, говорить научили… Так на него вся наука до сих пор ссылается, хоть и прошло уже лет триста. Так ведь Алекс же этого не допустит, он же его так полудурком и оставит!

– Чего не допустит? Чтобы Придурка наука изучала? – пробормотал несколько сбитый с толку Боян. – И почему полудурком оставит? Ты же сам только что говорил… Да и учит он его…

– Логики тебе не хватает, Боян, логики, – сокрушенно вздохнул Тимоти. – Подумай сам. Сейчас Придурок кто? Существо без роду, без племени, без документов, без памяти, ни в одном из имеющихся циркуляров ни одной загогулиной не зафиксированное. А значит и отвечает за него кто? Правильно – никто! Ни в какой больнице он не лежал, ни в какой детприемник или детдом не попадал. На родине его только волки по нему и тоскуют. То есть есть наш Придурок единица, совершенно не учтенная разлюбезнейшей государственной машиной, и совершенно ей не подотчетная и неподконтрольная. И тут появляется наш Алекс. И забирает нашего Придурка себе. Кормит его, поит, одевает, учит говорить, бить, стрелять… и все. И все, разлюбезнейший мой Боян. Потому что всему остальному ему Придурка учить невыгодно. Пусть он ничего не понимает в этом мире, пусть не умеет читать, писать, обращаться с деньгами, общаться с людьми. Пусть не имеет абсолютно никаких документов. Пусть во всем этом зависит от Алекса, пусть всегда стоит за его спиной, готовый в случае необходимости эту спину прикрыть. Потому что Алекс – это его благодетель, его жизнь, его солнце, податель всех благ и милостей…

Ведь подумай – в чем-то это гениально: вырастить собственную тень, получеловека, преданного тебе и в силу обстоятельств, и на более глубоком, рефлекторном уровне…

– Идея славная, только с Придурком не выгорит, – решительно сказал Боян, прихлопнув ладонями по тощим коленям. – Ошибся тут Алекс, просчитался.

– Просчитался? Ты так думаешь? – живо переспросил Тимоти. – Почему?

– Не знаю, как сказать. Чувствую. Если бы он его из подземелья взял, как того парнишку, про которого ты говорил, тогда, может и прошло бы. А сейчас – нет. Придурок не помнит ничего – тут я ему верю, но за ним стоит что-то. Не пустой он лист, и жизнь его лесная, и то, что до этого было, все это в нем есть. Опоздал Алекс, не выйдет у него ничего.

– Да, Придурок это не tabula rasa, – согласился Тимоти. – Но сейчас он живет здесь, в городе, с Алексом, а все эти его знания и навыки, о которых ты говоришь, они даже не в уме у него, а где-то в подкорке. Откуда ты знаешь…

– Не знаю – чувствую, – перебил Тимоти Боян.

В коридоре Кешка старательно налетел на стул, уронил его и, тщательно подбирая слова, выругался матом.

– Опять меня нет – лампочка гореть нет! – весело сказал он, входя в комнату.

Дура из под стола с визгом метнулась ему навстречу и заскребла лапами по новым, необмявшимся еще джинсам.

Новая жизнь, как это принято у людей Города, началась с новой одежды. Но еще раньше Кешку ждало другое, более суровое испытание. Ему предстояло научиться ездить в железных коробках – машинах. Когда в первый раз скрючился он на плюшевом сиденье, и причудливой формы дверца захлопнулась за ним, Кешка испытал почти непреодолимое желание шибануть одновременно локтем и внешней поверхностью ступни, как учил его Виталий, по обитой чем-то мягким стенке, выбить что ни попадя и выскочить из этой ловушки на колесах наружу, на свежий воздух. Ну, конечно, переборол себя, закусил чуть не до крови губу, усидел. А как тронулись с места, так просто глаза зажмурил и не открывал, пока не привык.