— Слава богу, — сказал он, приближаясь к кожаному креслу сзади, — лорд Мельбурн, это всего лишь вы. Свою газету вы держите таким образом, что создается почти полный эффект, будто здесь сидит кто-то с рогами.

Он упал в кресло напротив Мельбурна и с наслаждением встретил мрачный взгляд премьер-министра. Мельбурн, нет сомнений, привык к тому, что при дворе перед ним заискивают, и тот скандал даже придал ему некий романтический ореол. Тем не менее для тех, кто знал одну лишь голую правду, в его натуре была одна совершенно неуловимая особенность, и она была проста — Мельбурн был человеком, который любил свою жену, который не думал о себе и который продолжал это делать и после ее кончины. Это и стало его трагедией — что он любил ее тогда, что никогда не переставал ее любить и что любит ее до сих пор.

— Квимби, — сказал Мельбурн холодно, — я почему-то полагал, что вас изгнали из Реформ-клуба.

— О нет, премьер-министр. Это из Атенеума, Трэвелерса, Брукса и из обеих палат парламента. Меня прогнали только из всех них, но из Реформ-клуба пока еще нет, о чем я рад вам доложить.

— Ах так, — сказал премьер-министр, тут же решивший впредь переместиться дальше по Пел-Мел, например в Трэвелерс-клуб, где, стало быть, можно гарантированно не наткнуться на Квимби снова, — уверен, вы располагаете еще массой времени, пока вас прогонят и отсюда тоже.

— Живем надеждой, да, премьер-министр?

— Однако, что привело вас сюда?

— A-а, встреча, — сказал Квимби беззаботно. — Меня шантажируют. Я на грани разорения!

Мельбурн изобразил улыбку: «Надо полагать, ничего слишком уж такого заурядного».

— Что вы, это великолепный бисквит, праздничный торт, как сказал бы замызганный кухонный сброд. Вы слышали о новой технике, которая называется фотопроизведенным рисунком?

— Должен признаться, нет, — вздохнул Мельбурн, нисколько не увлеченный интригующей манерой Квимби перескакивать с одного на другое, поскольку в это время он думал свое: Если бы только он знал правду. Что демоны ходят среди нас.

— Фотопроизведенный рисунок — это процесс, при котором можно получить мгновенное изображение кого-нибудь самым нескромным, неучтивым образом, — сказал Квимби и злорадно добавил: — Даже чьей-то супруги…

Мельбурн не говорил ничего, явно показывая этим, что не считает Квимби достойным для требования сатисфакции.

— Как вы можете себе представить, милорд, такая техника может найти максимально неблаговидное применение у джентльмена моих наклонностей.

— Что ж, Квимби, — вздохнул Мельбурн, — остается надеяться, что хотя бы малая толика правды есть во всем том, что тут наговорено. О, как мне поистине будет жаль видеть вас или банкротом, или на виселице.

— Как же, как же.

Их беседа была ненадолго прервана появлением слуги, несшего на подносе два стакана портвейна; он склонился поочередно перед каждым, они взяли стаканы в полном молчании. Воспользовавшись паузой, Квимби быстро обвел глазами комнату: кожаные кресла, книжные полки, абажуры газовых рожков, украшенные кисточками. Его человек еще не обнаружил свое присутствие, таясь где-то поблизости. Стать членом клуба, разумеется, было одним из многих условий в этом затянувшемся вымогательстве, и временами Квимби даже не знал, что его самого раздражало больше: факт, что шантажист брал его деньги, или то обстоятельство, что он воспользовался им как пропуском в более высокие слои общества.

Слуга удалился, перед этим низко откланявшись. Мельбурн зашуршал своей газетой, давая понять, что намерен продолжить чтение, и поднял газету так, чтобы она полностью закрывала его лицо.

Квимби подался вперед и положил руку на сгиб страниц, опуская газету и вынуждая премьер-министра вперить в наглеца презрительный взгляд.

— Что теперь, парень? — сказал Мельбурн раздраженно.

— Интересуюсь, что нового у королевы, Мельбурн? Как себя чувствует Ее Величество?

— Она с большой решительностью привыкает быть правительницей, — вздохнул Мельбурн с удовлетворенным видом человека, повторяющего избитые банальности, озвучивание которых тем не менее выставляет его в выгодном свете.

— С вашим наставничеством, несомненно, — поспешил вставить Квимби. — Я уверен, вы заливаетесь соловьем.

Мельбурн бросил на Квимби уничтожающий взгляд, затем поднял газету и потряс листы, расправляя их, всем своим видом выражая и отвращение, и безусловное окончание беседы.

Укрывшись за газетой, он вздохнул, вспомнив, в самом деле, о королеве и о том, как она шла сердито впереди него после посещения домика Браунов в парке Букингемского дворца. Она оставила его далеко позади себя; он же, торопясь ее нагнать, чувствовал тяжесть всех своих 58 лет.

— Нездоровые видения мальчика, как же… — горячилась она, размахивая руками от своей скоростной ходьбы (она шла, не разбирая дороги, прямо по траве). — Вы уговариваете меня пожертвовать всем из-за галлюцинаций мальчика-подростка. Моей любовью к Альберту, одобрением моей семьи, союзом двух домов.

— Ваше Величество, пожалуйста, прошу Вас, остановитесь, чтобы мы смогли это обсудить.

Она встала и круто повернулась, придержав одной рукой шляпку, как будто она могла слететь от той быстроты, какую порождал ее гнев.