– Завтра утром, – произнес он, доставая из карманов свернутые в рулон газетные вырезки и желтый блокнот, – мы съездим и посмотрим на эту пещеру, – она должна поведать свою собственную историю. А пока суд да дело, – он поднял голову и засмеялся, – давай-ка немного включим соображалку.

Подтекст его слов меня не обидел. Терри был порядочный нахал, а для меня было таким облегчением, что он приехал и взял на себя ответственность, что он мог бы вытереть об меня ноги, и я бы не пикнул.

– Наша цель, – начал он, – не доказать, что твой кузен не виновен в убийстве, а найти виновного. Наиболее логично было бы сначала изучить место преступления, но поскольку до утра это не представляется возможным, мы рассмотрим данные, имеющиеся в наличии. На первый взгляд, здесь замешаны, похоже, только двое – Рэднор и этот Моисей-Кошачий-Глаз, личность исключительно колоритная, – присовокупил Терри, в котором репортер на минуту возобладал над детективом.

Он умолк, изучающе разглядывая кончик своей авторучки, затем просмотрел разложенную перед ним пачку газетных вырезок.

– Теперь что касается Рэднора. Давай заглянем немного в его дело. – Бегло просмотрев одну из газетных полос, он бросил мне ее через стол.

– Вот вырезка из «Балтиморского Цензора», умеренно консервативного журнала. Что ты об этом скажешь?

Я взял ее и пробежал глазами. Заметка была датирована двадцать третьим мая, четыре дня спустя после убийства, и по сути своей ничем не отличалась от многих других статей, прочитанных мною на прошедшей неделе.

«В связи с сенсационным убийством полковника Гейлорда, чье тело несколько дней назад было найдено в Люрэйской пещере, штат Виргиния, не выявлено никаких новых улик. В настоящее время власти сходятся во мнениях, что преступление совершил сын погибшего. Обвиняемый ожидает суда в Кеннисбергской тюрьме.

Кажется невероятным, что человек, каким бы испорченным он ни был, мог хладнокровно совершить такое жестокое и противоестественное преступление, как то, в котором обвиняют Рэднора Гейлорда. Его деяние может быть оправдано лишь в свете его прошлого. Потомок одной из старейших семей Виргинии, наследник состояния и благородной фамилии, он всего лишь один из многих, кто продал свое первородство за чечевичную похлебку [13] . Пьяница и мот, он прожигал свою юность в азартных играх и на скачках, в то время как порядочные люди с трудом добывали себе на пропитание.

Несколько раз Рэднор Гейлорд был лишен наследства и выброшен на произвол судьбы, но полковник Гейлорд, питавший слабость к своему младшему сыну, неизменно снова принимал его в дом, который тот опозорил. В конце концов, с лихвой исчерпав свое терпение, старик уперся и отказался удовлетворять неумеренные денежные запросы сына. Молодой Гейлорд, доведенный до отчаяния долгами, избрал наиболее очевидное средство получения наследства. Его роль в трагедии гибели полковника Гейлорда фактически доказана, хотя он настойчиво и демонстративно отрицает, что ему что-либо известно о преступлении. Он не может вызывать сочувствие. Каждый здравомыслящий человек в стране должен желать, чтобы правосудие свершилось, причем как можно скорее.»

– Ну? – спросил Терри, когда я закончил.

– Это ложь, – пылко вскричал я.

– Вся заметка?

– Каждое ее слово!

– Слушай сюда, – промолвил Терри. – От меня бессмысленно скрывать положение дел. Конечно, этот отчет преувеличен, но на чем-то же он основан. Ты сказал мне, что не боишься правды. Так будь добр и скажи ее мне. Что за человек Рэднор на самом деле? Я должен это знать по нескольким причинам.

– Видишь ли, для юноши он и вправду порядочно выпивал, – признал я, – хотя и не в таких количествах, как об этом писали. В последнее время он и вовсе с этим завязал. Что касается азартных игр, у здешней молодежи появилась скверная привычка играть по-крупному, однако где-то в прошлом месяце Рэд и этим перестал заниматься. Иногда он ставил на одну из собственных лошадей из конюшни Гейлордов, но полковник делал то же самое, – в Виргинии это принято. Что же до того, что когда-то он был лишен наследства, то это ни что иное как газетная утка. Я ни разу не слышал ничего подобного, а соседи порассказали мне почти то же, что я узнал за последние несколько дней.

– Получается, его отец никогда не выставлял его из дома?

– Я об этом никогда не слыхал. Однажды он ушел из дома, потому что отец его оскорбил, но он вернулся обратно.

– Это было великодушно, – заметил Терри. – Тем не менее в целом, как я понимаю, отношения между ними были довольно напряженные?

– Временами, – признал я, – но последние несколько дней дела шли намного лучше.

– До вечера накануне убийства. Они тогда поссорились? И поводом были деньги?

– Да. Рэднор этого не скрывает. Он хотел, чтобы отец сделал относительно него некоторую оговорку в завещании но, ввиду того, что отец ему в этом отказал, они швырнули друг в друга парой крепких словечек.

– А также французскими часами, – вставил Терри.

Я не стал отрицать часы и Терри, задумчиво прикрыв один глаз, взвесил свой вопрос.

– А раньше Рэднор просил о чем-либо подобном?

– Мне об этом не известно.

– Тогда к чему такая просьба?

– Понимаешь, для молодого человека его возраста довольно унизительно зависеть от отца из-за каждого получаемого им цента. Полковник всегда давал ему денег в избытке, но он не хотел брать их таким образом.

– Как же именно он хотел их брать? – осведомился Терри. – Раз уж он был таким чертовски независимым, отчего же он не пошел работать, чтобы иметь какой-нибудь доход?

– Какой-нибудь доход! – Ответил я резко. – Последние три года Рэд управлял всей плантацией. Его отец стал слишком стар, чтобы заниматься делами, так что если бы Рэд не начал действовать, все давным-давно пошло бы прахом. Его постоянное жалованье составляло всего лишь пятьдесят долларов в месяц. По-моему, пришло время получить вознаграждение за свои труды.

– О, отлично, – засмеялся Терри. – Я просто задал вопрос. И если позволишь, я зайду чуть дальше: почему полковник Гейлорд отказался сделать оговорку в завещании в пользу парня?