Единственное, что я хотел бы добавить, сам не знаю почему:

Аборт следует делать как можно раньше. И чем раньше, тем лучше. Вернее, чем позже, тем хуже. Подкрепить это соображение научно — затрудняюсь.

А теперь — еще более коротко и отрывисто:

Разрешить аборты — вовсе не значит поощрять аборты. Аборт всегда исключительная мера. Всегда — житейская драма. Это знают почти все женщины средних лет…

Аборты неоспоримы в исключительных случаях. То есть для несовершеннолетних. Для жертв изнасилования. Для пребывающих в крайней бедности. И для тех, чьему здоровью роды могут повредить…

Не аборты разрушают традиционные семейные ценности. Традиционные семейные ценности естественно устаревают. На смену одним ценностям приходят другие. Хорошо это или плохо — не тема сегодняшнего разговора…

Нелегальные аборты, разумеется, — страшное зло. Хотя бы потому, что совершаются в непотребных условиях. Однако как довод я принимаю это соображение неохотно. Сам факт легализации — зла не устраняет. Достаточно вспомнить легальный марксизм…

Аборты есть вызов природе не более чем сама медицина. Не более, чем любая гигиеническая процедура. Так уж вышло, ибо природа создала нас без запасных частей…

Менее всего я разделяю концепцию феминисток:

«Нет большего выражения тирании, чем запрет распоряжаться собственной плотью!»

Мне кажется, это просто-напросто женская блажь. В отношении собственной жизни (как и в отношении чужой) необходимо придерживаться законов.

Вот мы и коснулись главного. Два полюса цивилизации — свобода и закон. Как же, спрашивается, нам достигнуть их одновременно?!

Человек, разрешивший такую проблему, обессмертит свое имя навеки.

А сейчас дискуссия продолжается. И раз она продолжается, то, значит, гражданской войны не будет. И вообще катаклизмов не будет. Потому что катаклизмы начинаются в тишине.

Интеллигентами себя называют все. Человек порой готов сознаться в тягчайших грехах. Он готов признать себя неаккуратным, злым, ленивым, черствым и жестоким. Он даже готов признать себя неумным.

Но где вы слышали, чтобы кто-то заявил:

— Я человек — неинтеллигентный!

В лагере особого режима карманник Чалый повторял:

— Я — интеллигентный вор. Мокрыми делами не занимаюсь…

В Канавине, где я снимал жилье на лето, хозяин дома уважительно твердил:

— Серега у нас — интеллигент. Политуры и одеколона не употребляет. А только — белое, красное и пиво…

Следователь эстонского КГБ товарищ Зверев говорил мне:

— Вы должны нам помочь. Вы же интеллигентный человек. Вот карандаш и бумага…

Короче, все интеллигенты. И царит в этом деле невероятная путаница.

Интеллигентность путают с культурой. С эрудицией. С высшим образованием или хорошими манерами. Даже с еврейским происхождением:

— Скажите, вы — еврей?

— Нет, просто у меня интеллигентное лицо…

В эмиграции дело запутывается еще больше.

Интеллигенты вынуждены менять свои профессии. Музыковеды становятся бухгалтерами. Кинорежиссеры — агентами по недвижимости. Художники — лифтерами и охранниками.

Многие интеллигенты работают в такси. Некоторые занимаются физическим трудом.

Интеллигентные люди открывают магазины, рестораны, прачечные.

Так кто же интеллигент?

Интеллигентен ли бизнесмен, обманывающий своего партнера?

Интеллигентен лабух, называющий себя звездой международной эстрады?

Интеллигентен Перельцвайг, оскорбивший Григория Рыскина зато, что Рыскин был учителем в детской колонии?

Интеллигентен редактор, поместивший эту низость в газете?

Вот и разберись! Если человек сел за руль, то продолжает ли он быть интеллигентом? Не абсурдно ли такое выражение — бывший интеллигент? Не звучит ли оно так же глупо, как бывший еврей? Бывший отец? Или — бывший автор «Капитанской дочки»?

Интеллигент за баранкой остается интеллигентом.

Хам остается хамом.

Но все-таки кто же — интеллигент?

Спорное, но выразительное определение интеллигентности дал Борис Меттер:

— Интеллигент — это тот, кто выписывает газету «Новый американец»!

Так кто же мы наконец? Евреи или не евреи?

В Союзе нам жилось легко и просто. Еврейство было чем-то нехорошим, второсортным. В лучшем случае — простительным. Так бессознательно рассуждали даже приличные люди.