– Ага. Щас! Тока шнурки поглажу! – отморозила мне жена Габи.

Я выпал в осадок. Буквально. Даже ипостась переменить не мог.

– Что-что сделаешь?.. – пораженно защелкал я челюстью. – К-какие ш-шнурки? Ч-чем погладишь?

– Вот эти, – убила она меня наповал, демонстрируя изумительные котурны (нет, на полном серьезе, она именно так и подумала!), примотанные к ее ступням обрывками траурных ленточек (по ее мысли – одна из демониц пожертвовала, видно, не терпелось их пустить в дело, иначе это и не назовешь).

Меня заклинило:

– Зачем?

– Хочу быть красивой, – кокетливо призналась она и стрельнула чудовищно подведенными на белом лице глазами.

«Мама, роди меня обратно!»

– Тебе это не грозит! – промурчал я, давясь хохотом.

И эльфа меня додавила:

– Какая жалость!

Не женюсь! Никогда не женюсь! А то осчастливят таким вот натуральным бедствием, и останется одна дорога: в пропасть…

Пауза.

– Ты даже не обидишься? – с наигранным любопытством спросил я, вытягивая шею еще сильнее и прислушиваясь к шуму на дороге. А там топало сорок пар сапог. В самый раз, чтобы полностью уважить мой высокий статус воина и волшебника.

– Не-а, – нагло отозвалось умом пришибленное создание. – Я просто тебя потом убью… при случае… в состоянии невменяемости и аффекта. Кстати, я – сумасшедшая! У меня и справка есть. Во дворце… Тамошние доктора подтвердят!

«Ага! И наши тоже!»

Я все еще не вышел из предыдущего ступора, поэтому сильнее морально травмировать у эльфийской девы не получилось.

– Поздравляю! Хоть бы и самая буйная из буйных в тамошнем дурдоме, – зло буркнул я. – Хватит болтать, полетели отсюда!

– Почему я должна куда-то с тобой лететь? – сощурила глаза эльфийская отрава и приняла неприступный вид.

Я задался существенным вопросом: «А может, все-таки ее прибить?! А Габриэлю покаяться – дескать, упала во время полета с моей спины?»

Со вздохом отверг дельную идею.

Не-а. С кем-то другим эта версия и пройдет. Но только не с Габриэлем. Упокоит в качестве извинений и не поморщится. Ему что сходить по-маленькому, что дракона-переростка одной левой уделать – один тхарь.

А уж потом… да-а-а, потом поскорбит немного: друг как-никак.

– Потому что сюда движется крупный отряд демонов-убийц. Если мы не поторопимся, то рискуем остаться здесь навсегда, – змеем прошипел я и двинул спасать прекрасную эльфийскую деву. Ну Габриэль, ну паразит! Шоб я так жил!

– Я все же попытаю счастья, – вякнула эта демонами недорезаная и начала шариться в нательном бельишке.

Я прифигел:

– Ты точно сумасшедшая! – Обхватил ее передними лапами и поскакал к обрыву.

– Поставь где взял! – брызгала ядовитой слюной и верещала у меня над ухом бешеная помесь гюрзы и ослицы.

Я мечтательно представил, как ее платье дорывается окончательно и стремительно летит в пропасть, а она остается в моих рука… лапах голой. Мне от этой мысли даже немного полегчало.

– Принесу куда надо, тогда и поставлю! – уверенно высказался я, минуя словесное общение и воздерживаясь ото всего, что рвалось из меня вослед.

И правильно! Остальное я выскажу Дарниэлю! Лично! С процентами. Раз уж Габриэль заблаговременно смылся. Нет, как вам нравится! ЕЙ! СМЕШНО! Держите меня семеро! Сама Годзилла!

– Мне! Туда! Не надо! – завопила придурочная. Хорошо, драконы от природы слегка тугоухие. А то пришлось бы месяц бегать к целителям.

– Надо! – уверил ее я, сигая с обрыва.

Кто-то называл драконов тугоухими?! Это я поторопился…

На пятой минуте полета уже получалось гораздо тише и членораздельнее:

– Н-нет!..

А видок-то у нее… краше в гроб кладут. Интересно, в чем дело? Определенно придется ее подбодрить.

– Ты сына увидеть хочешь? – невзначай поинтересовался я.

Она отозвалась замогильным стоном и фразой:

– Хочу! А что?

– Ничего.

А дальше я чуть не рухнул. Буквально. Потому что неосторожно влез в ее голову и выхватил та-акое… Надо будет сбацать придворный спектакль на тему светлоэльфийских рыцарей, дам и драконов. Папа меня за выдумку озолотит. Такого сюжета в комедиях мне сроду не попадалось. Не сюжет, а подлинное сокровище!

Меня пробивало зажать себе лапой морду, чтобы не рассмеяться прямо в воздухе. Тело буквально выворачивало от хохота. Боясь ее уронить, еле-еле сдержался, отдышался и, сделав невозмутимую рожу, выдохнул: