В конце концов лейтенант согласился пригубить бенедиктин. Принимая у меня бокал, он неожиданно спросил Гейнора:

– Вы уже сделали предложение, капитан фон Минкт?

Гейнор засмеялся – чуть натянуто. Предложение, говорите? Я хотел было спросить, о чем речь, но мой кузен предостерегающе поднял руку.

– Не будем торопить события, Ульрик. Всему свой черед. Лейтенанту Клостерхейму иногда не хватает такта и дипломатичности.

– Некогда нам всякой ерундой заниматься, – сурово произнес лейтенант. – Жизнь в горах тяжелая, так что недосуг нам манеры разучивать. Мы защищаем границы Вальденштейна с незапамятных времен. И будем защищать, пока не умерли наши традиции. Пока стоят наши крепости и пока мы не утратили гордости.

Я намекнул, что рано или поздно им придется отказаться от традиций под наплывом туристов. Кстати сказать, это, вполне возможно, облегчит долю горцев. Пожила в крепости горстка баварцев – и целую неделю сидишь, закинув ногу на ногу, и подсчитываешь прибыль. Сам бы я наверняка этим занялся, но у меня, к сожалению, не крепость, а всего лишь поместье, хоть и прославленное в веках.

Не знаю, с чего на меня напала разговорчивость. Наверное, я пытался расшевелить Клостерхейма, заставить его сойти с пьедестала: кстати говоря, мне очень не понравился его искоса брошенный взгляд.

– Все может быть, – признал Клостерхейм. – Жизнь точно легче станет, – он повторно пригубил бенедиктина и попытался проявить что-то вроде заботы обо мне:

– Насколько мне известно, капитан фон Минкт приехал, чтобы избавить вас от бремени.

– Какого еще бремени?

– Родового, – ответил Гейнор. – Или, если угодно, семейного, – Гейнор прямо-таки лучился улыбкой. Клостерхейм – тот сыпал угрозами не задумываясь, а вот Гейнор предпочитал обходные пути и как будто и вправду прислушивался к моим словам.

– Ты ведь отлично знаешь, что я не слишком дорожу семейными ценностями, если они, конечно, не напоминают мне о своих хозяевах или о разного рода обстоятельствах, с ними связанных. Тебе понадобились наши сокровища?

– Помнишь старый меч, с которым ты столько возился перед войной? Такой черный, от возраста потемневший – прямо как твой наставник, старина фон Аш. Скажи честно, куда ты дел этот меч? Отдал? Продал? Или повесил на стенку?

– Если я тебя правильно понимаю, кузен, речь о Равенбранде?

– Правильно понимаешь, кузен, именно о нем. Я и забыл, что ты дал мечу прозвище.

– Во-первых, не прозвище, а имя. Во-вторых, я ему имен не давал – он звался так изначально. Он – ровесник нашего рода, кузен. С ним связано множество легенд, но доказательств, естественно, никаких, одни домыслы, баснословные предания, восхваляющие седую древность… Битвы, призраки и тому подобное. Никакой антиквар, никакой любитель истории не даст за эти байки и ломаного гроша, – признаться, я встревожился. Неужели Гейнор пожаловал в Бек с тем, чтобы лишить нас нашего древнейшего достояния, врученного нам на хранение? – Коммерческой ценности меч не представляет. Дядюшка Руди пытался его продать, отвез в Миренбург на оценку. Его ожидало сильное разочарование.

– В паре он куда более ценен. Мечи-близнецы – дорогая штука, – сумрачно проговорил Клостерхейм. Уголок его рта подергивался, будто лейтенант страдал тиком. – Близнецы-соперники.

Мне подумалось, что Клостерхейму, как говорят в Вене, далеко до целого пфеннига. Его замечание показалось имеющим весьма отдаленное отношение к теме разговора, как если бы мысли лейтенанта были заняты чем-то другим. Было куда проще не обратить внимания на его реплику, чем выяснять, что он имел в виду. Что это еще за мечи-близнецы, мечи-соперники? Или Клостерхейм – из тех наци, что свихнулись на мистике? Забавное сочетание, не столь уж редкое в наши дни – увлечение сверхъестественным и приверженность идеям национал-социализма. Лично я никогда этого не понимал, однако многие нацисты, в их числе, по слухам, Гитлер и Гесс, не упускали случая погрузиться в мистические дебри. Разумеется, у них имелось рациональное объяснение всем тем призрачным абстракциям, которые в реальной жизни вырождались в обыкновенное насилие.

– Не скромничай, кузен, – Гейнор окинул меня насмешливым взглядом. – Твой род подарил Германии немало доблестных воинов.

– И разбойников с террористами.

– И тех, кто был всем сразу, – поддержал Гей-нор. Тон у него был развязный, как у разбойника на виселице, и ухмылялся он соответственно.

– Ваш тезка, граф, – пробормотал Клостерхейм.

От его хриплого голоса меня пробрала дрожь.

– Что?

Клостерхейм поморщился, как видно, раздосадованный моей недогадливостью.

– Тот, кто искал – и нашел – Грааль. Благодаря кому ваш род приобрел свой девиз.

Я пожал плечами и предложил вернуться в кабинет. В камине развели огонь. Я глядел на языки пламени, и внезапно меня охватила щемящая сердце тоска по семейным рождественским праздникам, которым мы радовались, как только могут радоваться Йулу «Сочельник.» истые саксы: отец, мама и братья были живы, родственники и друзья съезжались в Бек со всего света, из замка Оши в Шотландии, из Миренбурга, из Франции и Америки, и всем было хорошо и приятно под нашим приветливым кровом. Война разделила нас – похоже, навсегда – и уничтожила радость. И вот теперь я стою у почерневшей от времени дубовой панели, наблюдаю, как бьется в камине огонь и как утягиваются в дымоход струйки дыма, и всячески пытаюсь вести себя как положено радушному хозяину, а передо мной стоят два типа в черной с серебром форме, приехавшие, и тут не может быть сомнений, чтобы забрать мой меч.