В вопросах религии Винер признавал себя «скептиком», стоящим вне исповеданий, но отмежевывался от воинствующего атеизма, приравнивая последний к религии [32] . Философские и социальные [c.12] воззрения его, в общих рамках буржуазного радикализма, характеризуются такой же промежуточностью и парадоксальностью. Кризис старого мира набрасывает на них тревожную предзакатную тень. Автор «Кибернетики» смел в суждениях, но зыбок в надеждах.

Анализ мировоззрения крупных ученых всегда представляет известные трудности именно потому, что мы имеем дело с людьми незаурядными и своеобразными. С другой стороны, необходимо принимать расчет среду, место, время. Наклеивание ярлыков, как и искусственное сближение с нашими собственными взглядами, здесь одинаково недопустимо. Избегая чрезмерной полемики, отметим некоторые общие черты мировоззрения Винера, сказавшиеся на его научном творчестве.

Винер не причисляет себя к известным философским школам. Он сводит материализм к механицизму [33] , но не приемлет и идеализма, «растворяющего все вещи в уме» [34] . Не приходится сомневаться, что американский ученый испытал значительное влияние позитивизма, в широком смысле. Но ближе всего он, по-видимому, к физикам копенгагенской школы, таким, как его знаменитые друзья Н. Бор и М. Борн, притязавшие, как известно, на особое «реалистическое» мировоззрение, вне материализма и идеализма, и провозгласившие независимость «от профессиональных метафизиков» [35] . Взгляды копенгагенцев вызывали в нашей философской литературе много споров, но в последние годы возобладало мнение, что за позитивистской формой в них можно найти некоторые диалектико-материалистические тенденции [36] . То же, по-видимому, можно сказать и о Винере, если вдуматься в смысл его критики механицизма. Современное естествознание парадоксально не только по содержанию, но часто и по форме. Впрочем, тенденции эти не стоит преувеличивать.

Винер излагает свои философские взгляды более всего в «Человеческом использовании человеческих существ» (другое название — «Кибернетика и общество»), отчасти в «Кибернетике» и других работах. Подобно копенгагенцам, он апеллирует в первую очередь к опыту новой физики; кибернетика для него теснейше связана со статистической механикой. Он ищет преодоления слабостей старого примитивного механицизма в стохастической, вероятностной концепции Вселенной. В то же время пессимистическая трактовка случайности сближает его с таким течением западной философии, как экзистенциализм, — связь, отмеченная самим Винером. В целом винеровский взгляд на мир можно, по-видимому, определить как своего рода казуализм [37] , не лишенный диалектики, но с сильным уклоном к агностицизму и релятивизму.

Случайность существует в природе объективно, и новая физика в отличие от детерминистической физики Ньютона — Лапласа является по преимуществу стохастической. Дело, однако, в том, [c.13] какую роль отвести случайности в общем механизме Вселенной. Проблема соотношения необходимости и случайности, детерминизма и вероятности — одна из сложнейших в современном естествознании; уже самая случайность подчиняется определенным законам необходимости, без чего не было бы и теории вероятностей.

Винер называет родоначальником стохастического естествознания американского физика У. Дж. Гиббса и видит в себе продолжателя его замыслов. В своем решении проблемы необходимости и случайности Винер учитывает обе стороны медали, но, чувствуется, дает первенство одной из них. В результате история природы и человека приобретает у него довольно капризный, как бы игорный характер. Признавая известную закономерность окружающего нас мира, он резко подчеркивает случайные, иррациональные моменты бытия и ограниченные возможности человека.

В вероятностной Вселенной Винера порядок борется с хаосом, но, как состояние менее вероятное, неизбежно проигрывает битву. Прогресс — явление преходящее, локальное. Человек — звено этой борьбы. «Мы плывем вверх по течению, борясь с огромным потоком дезорганизованности, который в соответствии со вторым законом термодинамики стремится все свести к тепловой смерти — всеобщему равновесию и одинаковости. То, что Максвелл, Больцман и Гиббс в своих физических работах называли тепловой смертью, нашло своего двойника в этике Киркегора, утверждавшего, что мы живем в мире хаотической морали. В этом мире наша первая обязанность состоит в том, чтобы устраивать произвольные островки порядка и системы» [38] .

Не избежать общей участи и нашему подлунному миру: «Мы в самом прямом смысле являемся терпящими кораблекрушение пассажирами на обреченной планете» [39] .

Правда, тепловая смерть мыслится Винером как асимптотическое, предельное состояние, достижимое лишь в вечности, так что упорядочивающие флюктуации возможны и в будущем. «В мире, где энтропия в целом стремится к возрастанию, существуют местные и временные островки уменьшающейся энтропии, и наличие этих островков дает возможность некоторым из нас доказывать наличие прогресса» [40] . Механизм их возникновения состоит в естественном отборе устойчивых форм [41] ; здесь физика непосредственно переходит в кибернетику.

Стремясь в конечном счете к вероятнейшему, стохастическая Вселенная не знает единственного предопределенного пути, и это позволяет порядку бороться до времени с хаосом. Человек воздействует в свою пользу на ход событий, гася энтропию извлеченной из окружающей среды отрицательной энтропией — информацией. Познание — часть жизни, более того — самая ее суть. «Действенно жить — это значит жить, располагая правильной информацией» [42] . Однако победы познания временны, как временна жизнь. «Я никогда не представлял себе логику, знания и всю умственную [c.14] деятельность как завершенную замкнутую картину; я мог понять эти явления только как процесс, с помощью которого человек организует свою жизнь таким образом, чтобы она протекала в соответствии с внешней средой. Важна битва за знание, а не победа. За каждой победой, т. е. за всем, что достигает апогея своего, сразу же наступают сумерки богов, в которых само понятие победы растворяется в тот самый момент, когда она будет достигнута» [43] .