— Что?

— Сегодня на рыжих облава.

Ольга села на скамейку, опустила руки устало.

— Предупреждаю: если назовешь меня рыжей, за уши оттаскаю.

— Не люблю рыжих.

— Мне твоя любовь не нужна. До любви ты и не дорос еще. Ты сначала научись хотя бы уважать человека.

— Я уважаю людей за дело. А с тобой не моргну — рассчитаюсь.

Ольга вытянула руки вперед.

— Согласна. Со мной уже давно пора рассчитаться. На, вяжи. Арестовывай.

Аркашка подошел вязать, и тут Ольга схватила его за ухо. Сделала она это мгновенно, словно муху поймала.

Воробьи на дереве заскакали с ветки на ветку. Парадные заухали. Водосточные трубы забормотали.

— Не тяни меня за уши! — вопил Аркашка, хлестал Ольгу резинкой рогаточной, бил по ногам.

— Извинись за рыжую, — потребовала Ольга.

Воробьи взлетели на самые верхние ветки, оттуда им было виднее.

— Рыжая швабра! — орал Аркашка. — Рыжая ведьма! Отпусти, говорю!

Ольга отобрала у него рогатку, ухватила за второе ухо и потрясла. В этот момент из парадной вышел шут (дядя Шура). Снял со стены дворницкий фартук с бляхой, надел на себя.

— Зачем безобразить? — сказал он. — Не можете как люди? Вам быстрее безобразить нужно.

Ольга выпустила Аркашкины уши. Они были красными и горячими, каждое — как отвислый собачий язык.

Шут поклонился Ольге.

— С приездом. Предвижу массу хлопот. — У Аркашки шут (дядя Шура) спросил: — Аркадий, у тебя ничего не болит?

— Ну так, рыжая… — уныло сказал Аркашка, пряча от шута то самое место, которым в детстве рассчитываются за глупость, лень и всяческие неудачи.

Шут взял Аркашку за ухо, отвел и посадил на камень в сторонке.

— Не дергайте за уши! — завопил Аркашка. — Мне еще играть сегодня. — Он прижал уши ладонями, покачал головой из стороны в сторону. Заскулил: — Уши мои, уши.

Шут (дядя Шура) пошел к подворотне. Аркашка вскочил и тут же сел снова, потому что шут (дядя Шура) обернулся внезапно.

— А если мне неудобно, если я на чем-то колючем сижу?

— Терпи!

— «Терпи, терпи»! Если всякие рыжие станут меня за уши дергать…

Шут подмигнул Ольге, покопался в одном своем рукаве, но ничего не нашел там, кроме разноцветного серпантина. В другом рукаве шут обнаружил гирлянду бумажных салфеток. Из карманов повытряс кучу всего разноцветного, бумажного, для дела ненужного. Из-за пазухи вытащил белого голубя. И лишь откуда-то из ворота, вспотев от усилий, шут достал настоящий живой цветок. Белый. Он бросил Ольге этот цветок и пошел в подворотню.

— Дядя Шура, — сказал Аркашка, — а я знаю, куда вы идете.

— Ну так что?

— А фартук. В фартуке на свидания не ходят.

Дядя Шура сорвал с себя фартук, галстук поправил, пригладил волосы и исчез в подворотне.

Ольга нюхала цветок. Аркашка на нее смотрел недовольно. Воробьи на дереве совсем присмирели.

— Ненавижу цветы, — заявил Аркашка. — Они вянут.

Ольга сказала ему:

— Деревянных пистолетов настрогал. В голове-то не густо чего-нибудь серьезное смастерить.

— Я знаю, где у меня настоящие пистолеты лежат. Когда понадобится, я, не моргнув…

— Нет у тебя настоящего пистолета. Где квартира четыре?

— А там все равно никого. Бабушка тебя на аэродром встречать уехала.

— Откуда ты знаешь, что это я?

— Твоя бабушка все время хвастает: внучка прилетает, внучка прилетает. Ни разу не сказала, что внучка рыжая. Ты где на Севере жила? На Новой Земле?

— Не скажу я тебе ничего.

— Ну и не говори. Я тоже не рыжий, я тоже на Север подамся.

— Зачем ты такой злой, отвратительный тип? Зачем ты так ненавидишь рыжих?

— Ненавижу, и все. У меня свое мнение. Отдай рогатку.

Ольгин голос стал тихим и жалобным:

— У тебя глаза в разные стороны, я ведь тебя не дразню.

— Ну и что? Я практиковался глаза в разные стороны разводить, а мне книжкой по голове трахнули. Я временно косой, а ты навсегда рыжая.

Ольга вскочила, хотела схватить Аркашку за ухо, но он извернулся, подставил ей ножку — и она упала.