Путешествие в исчезнувшие страны

Произведения Сильвен Жюти привели в восторг европейских читателей и критиков.

Их сравнивают то с «Путешествиями Гулливера» Свифта, то с «Паломничеством в Страну востока» Гессе, то с «Гаргантюа и Пантагрюэлем» Рабле.

Их называют фантасмагорическими вариациями на тему «Семи лет в Тибете» и постмодернистской версией «Плаваний Брана».

Но никакие отсылки и сравнения не в силах передать их поразительной оригинальности…

Вследствие испытанных мной больших сердечных огорчений и душевных мук я был вынужден покинуть отчий дом и родные края, приняв решение посетить самые отдаленные страны, до которых я только смогу добраться, пусть даже на краю света. Я не стану останавливаться подробно на описании многих приключений, которые мне довелось пережить, а сосредоточу свое внимание лишь на описании тех краев, что поразили мое воображение.

Итак, однажды я оказался на другом конце света, не важно, где именно, но, во всяком случае, на границе некоей страны, преданной забвению, причем не только летописцами, но и картографами, ибо о ней не упоминали хроники и летописи, ее изображение отсутствовало на географических картах. Чтобы попасть в эту страну, понапрасну путешественник стал бы считать шаги, километры и мили, понапрасну стал бы сверяться с компасом и уточнять азимут, ибо единственным компасом, способным указать путь в эту страну, является буссоль мечты, грезы, сна…

Чтобы продолжить путешествие, мне надо было пересечь пустыню, а для этого следовало присоединиться к торговому каравану. Ждать мне пришлось недолго, всего несколько дней, так как вскоре купим, торговавшие тканями, прослышав про мое желание ехать с ними, сами мнились ко мне на постоялый двор, дабы обговорить со мной цену, которую я должен буду уплатить им за то, что они возьмут меня с собой и обеспечат мне относительную безопасность во время перехода через пустыню. Во время нашей беседы купцы почему-то постоянно дотрагивались до моего жилета, щупали ткань, мяли ее, что было крайне неприятно, не говоря прямо, что же их в нем так заинтересовало. Следует сказать, что жилет этот был действительно вещью особенной, я никогда его не снимал с тех пор, как покинул родной дом; ткань, из которой он был сшит, была соткана из шерсти очень редкого животного, обитающего в наших краях; вообще такие жилеты у нас носят все, не снимая, никто из нас не расстанется с таким жилетом ни за что на свете, ибо он, так сказать, составляет часть каждого из нас. Могу сказать про себя следующее: порой, когда я терял уверенность в себе и в своих силах, когда я не знал, какую землю попирают мои ноги, я иногда легонько касался моего жилета, гладил его ладонью, проводил по нему сверху вниз и ощущал несравненную мягкость шерсти, и благодаря этим прикосновениям я словно получал чью-то помощь и поддержку, я обретал новые силы, чтобы продолжить путь.

Купцы все допытывались у меня, откуда я родом, из каких краев прибыл, откуда у меня такой замечательный жилет из необыкновенной, невиданной ими ткани. Они выказали большое разочарование, когда я им объяснил, сколько морей мне пришлось пересечь, сколько горных цепей и раскаленных пустынь преодолеть, чтобы добраться до этих мест, когда я им рассказал, что на путешествие ушли годы и годы; еще большее разочарование их постигло, когда я им поведал, сколь дорогой, поистине драгоценной и редкостном била ткань, из которой был сшит мой жилет, когда я в красках живописал им те чудеса смелости, хитрости и сноровки, которые требовались для того, чтобы поймать живьем редчайшее и чрезвычайно осторожное животное, которое только потом убивали и очень аккуратно сначала снимали шкуру, а потом состригали тонкую, нежную шерсть, дабы обработать ее и получить из нее ценнейшую ткань; я был вынужден сообщить купцам, что никогда не слышал о том, чтобы кто-нибудь из нас когда-нибудь продавал эту ткань в другие страны, потому что ее хватало только на то, чтобы обеспечить жилетами наших мужчин, и каждый из них почитал своим долгом носить свой жилет днем и ночью. О, горе было в нашем краю тому, кто по рассеянности потерял бы свой жилет из шерсти фландрина! Разумеется, купцы слушали меня, разинув рты от изумления… Ну конечно, откуда этим необразованным людям, облаченным в замызганные, залатанные одежды из грубых дешевых тканей, было знать о наших утонченных обычаях и манерах? Должен сказать, что мой жилет заинтересовал их куда больше, чем я и мое путешествие вместе с их караваном, я же сообразил, что именно благодаря этому обстоятельству я могу надеяться получить разрешение присоединиться к каравану за вполне разумную сумму. Предугадав свою возможную выгоду, я проявил смекалку и сумел повести разговор таким образом, чтобы не лишить купцов хотя бы призрачной надежды на возможность заполучить мой жилет, мой несравненный жилет из шерсти фландрина. Вот почему купцы согласились взять меня с собой, не потребовав с меня вовсе никакой платы, я же взамен должен был во время перехода через пустыню выполнять обязанности погонщика верблюдов. Я был уверен, что с легкостью справлюсь с этой задачей, ибо в юности довольно долго занимался этим почтенным ремеслом и могу сказать без хвастовства, но и без ложной скромности, что был в нем признанным мастером; я был очень доволен тем, что мне предстояло заняться столь знакомым делом, тем более для меня приятным, что оно напоминало мне о моей далекой родине.

Купцы направлялись в страну Мод, что на их языке, как я вскоре узнал, означало в «страну Одевания», где они рассчитывали выгодно продать свои товары. И вот через две недели после крайне утомительного перехода через пустыню мы наконец добрались до королевства Одевания. Край этот показался мне очень бедным, заброшенным; местные жители обрабатывали клочки истощенной, неплодородной земли, селения представляли собой скопления жалких хижин, по разбитым дорогам было не пройти, леса все были завалены валежником и буреломом, и даже воины королевского войска были одеты в столь невообразимые лохмотья, по сравнению с которыми незамысловатые одеяния купцов, на первый взгляд показавшиеся мне весьма непрезентабельными, выглядели почти роскошными. Что до меня, то я в моем несравненном жилете из шерсти фландрина выглядел настоящим принцем или князем, владыкой богатых земель, несмотря на штаны с заплатками и на протертые до дыр, порванные сандалии. А ведь в моем родном краю, появись я там в таком виде, на меня посмотрели бы с презрением, как на беднейшего из бедных. Я не переставал дивиться названию королевства… Уж не в насмешку ли этот печальный, нищий край называли страной Одевания? И какие же товары надеялись здесь распродать мои друзья-купцы (я говорю «друзья», потому что за время опасного и тяжелого путешествия через пустыню мы, постоянно помогая друг другу, действительно прониклись взаимной симпатией). Так вот я все время задавался вопросом, какие же сделки намеревались заключить здесь мои друзья, в краю, где, как было совершенно очевидно, никто не был способен приобрести те дорогие ткани, образцы которых они мне показывали. Ткани действительно были прекрасные, роскошные, а некоторые и вовсе можно было назвать бесценными. Однако купцы очень быстро развеяли все мои сомнения. Разумеется, край выглядел очень и очень бедным, но на самом деле был необычайно богат, ибо в горах было множество копей, где добывали золото и драгоценные камни, и в королевском дворце на наряды ежегодно уходило совершенно невероятное количество тканей, а на их закупку выделялись баснословные суммы.

Купцы поведали мне о том, что дела они вели только с интендантами, что так повелось уже очень давно и что так поступали еще их отцы, но что они были не единственными поставщиками королевского двора, что еще множество купцов, прибывавших с караванами из соседних стран, без особых трудностей сбывали в королевстве Одевания свои товары, при условии, что они были достаточно хорошего качества; кстати, всем купцам платили всегда ту цену, которую они называли, без всяких споров и долгого торга, платили всегда либо чистым золотом, либо звонким серебром, или редкими дорогими жемчужинами, но такое случалось нечасто. Что же касается того, на шитье каких платьев расходовались поставляемые ими ткани, то купцы признались мне в том, что подобных вопросов они себе никогда не задавали. Однако самого быстрого и приблизительного подсчета прибывающих в королевство караванов, приходивших с этими караванами купцов и привозимых каждым купцом кип и тюков с тканями, из которых каждый был размером не менее одного дрога ткани (а надо сказать, что дрог – местная мера длины, довольно большая), так вот, такого приблизительного подсчета было вполне достаточно для того, чтобы прийти к выводу, что ежегодно королевскими интендантами закупалось для нужд дворца столько тканей, что можно было бы одеть во все новое с ног до головы всех обитателей королевства, если только географы не ошибались относительно количества его жителей. Да, было над чем задуматься, согласились со мной купцы, когда я привел им свои доводы, ибо сам собой напрашивался вопрос, куда же девается такое несметное количество тканей, если даже доверенные лица дворца, ведшие торг с купцами, были «разряжены» в заштопанные, залатанные обноски, в которых они с видом истинных знатоков судили и рядили о роскошной золотой китайской парче и тончайших китайских шелках, о достоинствах кашемировых тканей из Индии, о заморских редчайших тканях, не сотканных из нитей, а искусно сплетенных из перышек попугаев. И действительно, эти знатные вельможи, одетые в жалкое тряпье, проявляли чудеса эрудиции, они щупали ткани как истинные знатоки, способные тотчас же при одном прикосновении точно сказать, откуда они привезены; они могли спорить о тонкости и мягкости сукна, о количестве узелков на обратной стороне, о различных методах ткачества и обработки ткани, о преимуществах того или иного способа производства, о плетении и вышивке, об утке и пяльцах, они могли подолгу рассуждать о сарже и сатине, тотчас же могли без промаха найти в тканях совершенно незаметные для простого смертного дефекты, либо для того, чтобы отвергнуть предлагаемую ткань, либо для того, чтобы немного сбить цену; кстати, купцы, люди тоже весьма сведущие, бывали очень и очень смущены тем, что при покупке тканей не заметили этих дефектов, и без колебаний уступали в цене. Могу смело утверждать, что единственная ткань, о которой прежде слыхом не слыхивали придворные интенданты, была та самая чудесная, мягкая ткань из чистой шерсти фландрина, из которой был сшит мой жилет.

Мои друзья-купцы ведать не ведали, что происходило в дальнейшем со всеми теми тканями, что в таком количестве доставлялись в королевство Одевания, но, по их словам, их это нисколько не заботило, они никогда не расспрашивали об этом интендантов королевского дворца, ибо в тех краях одной из высших ценившихся добродетелей была сдержанность, под которой подразумевалось умение держать язык за зубами; все, что их интересовало, так это то, чтобы их ежегодное путешествие было настолько удачным, чтобы обеспечить их благосостояние. Как только все торговые дела были улажены, мои друзья-купцы тут же начали собираться и обратный путь, как и все другие купцы, прибывшие с товарами из разных стран, так как Мод, или королевство Одевания, по их мнению, не представляло никакого интереса для путешественника, ибо смотреть там было нечего и не было ничего такого, из-за чего там стоило бы задержаться; купцы рассказали мне, что даже местные жители изнывали там от скуки на протяжении всего года, за исключением краткого периода, когда проходила Великая Королевская Выставка; они мне также объяснили, что мой приезд был большим событием для королевства, и если я захочу осмотреть город, то не я буду осматривать местные достопримечательности, которых здесь нет и в помине, а смотреть будут на меня как на обладателя невиданного чуда. Однако я все же решил посетить город и осмотреть его, побуждаемый одним из интендантов дворца, которому мои друзья-купцы рассказали обо мне, а в особенности о моем жилете, и ему очень хотелось посмотреть на него и на меня, и я согласился встретиться с ним и сопровождать его в прогулке по городу. Он беспрестанно расспрашивал меня о моем уже ставшем знаменитым жилете, о редком ночном животном, чья шерсть использовалась для того, чтобы соткать из нее ткань для подобных жилетов, о способе охоты на этого зверя (способе довольно странном, причудливом, о котором я ему во всех деталях подробно поведал, но на котором не стану останавливаться здесь из-за нехватки времени и места, хотя его описание и могло бы стать предметом отдельного и чрезвычайно увлекательного исследования и отдельной работы). Он также расспрашивал меня о моих родных краях, о нравах и обычаях моей родины, одним из воплощений которой был мой жилет, вещь, к тому же придававшая мне в его глазах большой вес и даже обаяние. Скачала я ночевал на постоялом дворе, громко именовавшемся гостиницей, потому что именно на это заведение как на наиболее приличное указал мне мой новый знакомый, а затем осведомился у него, нельзя ли при его содействии снять какие-нибудь апартаменты, квартиру или домик, так как на постоялом дворе, где постоянно снуют туда-сюда торговцы, никогда не знаешь покоя. Интендант, которого звали Лабр, отнесся к моей просьбе благосклонно и вскоре представил меня одному очень высокопоставленному вельможе, камергеру королевского двора Пауану, который, по его словам, мог бы мне помочь. Тот принял меня очень любезно. Он нисколько не был удивлен тем, что я пожелал задержаться на какое-то время в королевстве Одевания – во всяком случае, он не стал задавать мне вопросов, – а сказал, что готов предоставить в мое распоряжение две комнаты, ибо дом у него просторный, а живет он очень одиноко с тех пор, как его жена скончалась во время родов; к тому же он нуждается в деньгах, так как его жалованья камергера, как он мне доверительно сообщил, едва-едва хватает на то, чтобы не умереть с голоду. Во время последующей беседы Лабр подтвердил истинность слов камергера и сказал, что на деле он сам намного богаче Пауана, хотя по положению в обществе намного ему уступает. Правда, Пауан мог каждый день бывать при дворе, что в королевстве Одевания считалось высшим успехом, которого мог достичь в карьере человек, за исключением, разумеется, самого короля и его костюмеров, ибо никто в той стране не мог посещать короля и его костюмеров. Вы спросите почему? Ну кто бы мог, если рассуждать здраво, претендовать на то, что он достаточно хорошо одет, чтобы удостоиться такой чести?

Господин камергер показался мне человеком приятным, даже симпатичным, и так как путешествие через пустыню я совершил совершенно бесплатно (благодаря моему несравненному, моему прекраснейшему жилету из шерсти фландрина), то на какое-то время я мог чувствовать себя богачом и мог проявить благородство. Поэтому я заявил, что готов не только снять у него комнаты за приличную цену, но и щедро платить ему, если он пожелает ежедневно уделять мне некоторое время, вести со мной разговоры, обучать меня языку королевства Одевания и просвещать меня относительно существующих там обычаев и царящих там нравов. Он охотно согласился, и благодаря этим беседам и урокам мы с ним быстро стали друзьями. Он, кстати, тоже не скупился на цветистые похвалы в адрес моего необычайного жилета из шерсти фландрина, а так как он был знаком со множеством людей, так как он был вхож в дома представителей самого высшего общества королевства и к тому же по природе был человеком чрезвычайно восторженным, искренним, открытым и откровенным (что резко контрастировало с показной сдержанностью большинства одеванцев), то он повсюду рассказывал о моем жилете, и вскоре слух о нем распространился по всей стране. Факт наличия у меня необыкновенного жилета придал мне, если можно так выразиться, чрезвычайно большой авторитет в глазах одеванского общества, которого никогда не имел в этой стране ни один чужеземец. Итак, новость о прибытии в столицу некоего незнакомца, владеющего несравненным по красоте жилетом, сшитым из чудесной ткани, незнакомца, чей знаменитый жилет не продавался (еще одно чудо!), – эта новость мгновенно распространилась как по постоялым дворам и тавернам, так и по самым богатым домам, и вскоре в прихожей дома Пауана уже толпились люди, стремившиеся познакомиться со мной и удостоиться чести лицезреть и погладить, пусть даже в течение нескольких секунд, мой необыкновенный жилет из шерсти фландрина. Пауан предрекал мне настоящее богатство, если бы я смог доставить в королевство Одевания такую мягкую, нежную, прочную ткань с такими живыми и стойкими красками, в то же время с таким богатством оттенков, менявшихся в зависимости от освещения; короче говоря, он утверждал, что я мог бы составить себе целое состояние, что я, несомненно, стал бы фаворитом главного королевского костюмера, самого влиятельного лица в королевстве, после короля, разумеется… Пауан понизил голос и уже шепотом добавил, что, возможно, влияние главного королевского костюмера намного превосходило влияние самого короля, ибо сей вельможа и создавал королей, и разрушал им же созданное, ибо ходили слухи, что падение предыдущего монарха (чье имя произносить вслух было запрещено) было подстроено – король предстал перед придворными и наряде, у которого складка была заложена неправильно, в противоположную сторону, чего монарх не заметил, но этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы его дискредитировать как короля, ибо король в королевстве Одевания должен быть великим знатоком в одежде, в тканях и во всем, что имеет отношение к искусству шитья и ношения одежды (про себя я подумал тогда, что это должно быть не слишком трудным делом, если иметь в виду, сколь неопрятно, небрежно были одеты все вокруг). Чтобы положить конец всем этим разговорам о моем возможном богатстве, я сказал Пауану, что путешествую только для того, чтобы отвлечься от грустных мыслей, что я вовсе не собираюсь заделаться коммерсантом и что, кроме всего прочего, совершенно невозможно доставить в Мод хотя бы одно полотнище ткани из шерсти фландрина. Но я мог говорить сколько душе угодно, Пауан неизменно ежедневно возвращался к вопросу о драгоценной ткани, ибо, несмотря на все мои уверения в обратном, ему казалось, что единственной причиной моего прибытия в королевство Одевания было тайное желание сказочно разбогатеть.