Это радовало. У Тинга будто гора с плеч свалилась. Однако все равно оставались некоторые сомнения. Ведь главный вопрос так и остался невыясненным: есть у него какие-то необычные способности или нет?

Но вскоре и этот вопрос отошел на задний план. Тинг начал смотреть на себя как бы со стороны и при этом сильно удивлялся. Каждый день приносил ему все новые и новые сюрпризы. Просыпаясь утром, Тинг обнаруживал, что его копилка знаний опять пополнилась. Создавалось впечатление, что сведения из различных областей науки складированы в его голове тонкими, как лепешки, слоями и они сильно зачерствели, поэтому до сих пор от них не было никакого проку.

Теперь по ночам эти слои один за другим сначала размягчались, а затем росли в объеме, словно на свежих дрожжах. И умываясь холодной водой из бочки, Тинг уже мысленно щелкал в голове алгебраические задачки, на следующий день решал логарифмические уравнения, а спустя неделю его мысли занимало происхождение Вселенной и квантовая механика.

Знания пока были неупорядоченными, неполными, они толпились, как похмельные мужики с утра пораньше за пивом, и тем не менее, Тинг уже был способен ответить на многие вопросы, о которых раньше понятия не имел и которые мог знать только человек с хорошим, но несколько бессистемным образованием.

А еще у него была проблема с «экраном». Даже баба Мотря считала странностью постоянное ношение вязаной шапочки летом. Поначалу она думала, что Тинг таким образом маскирует плешь, но когда убедилась, что у него волосы густые, растут быстро и покрывают всю голову, то сильно озадачилась. Впрочем, ненадолго. Она вполне удовлетворилась ответом Тинга: «Я так привык».

Но ему самому шапочка с вшитой металлической тарелочкой была тяжелой и неудобной ношей. Ведь Тингу приходилось даже спать в ней. А если он когда и снимал свой «экран», то только в душе.

(Душ — сваренная из толстого листа емкость на четырех столбах, обитых шиферными листами, — находился в саду. Он остался от прежних хозяев. Емкость была закрыта сверху рамой со стеклами и хорошо осмолена изнутри и снаружи, поэтому ржавчина тронула ее лишь немного. Тингу осталось только заменить лейку-смеситель и поставить новый кран, что он и сделал. Летом нагревателем служило солнце, а на зиму Тинг хотел поставить в бак электрические тэны. Вот только воду, чтобы заполнить емкость, приходилось таскать ведрами.)

Тинг по-прежнему был уверен, что его ищут. Откуда у него происходила такая уверенность, он не знал. Тинг это чувствовал на интуитивном уровне. И он все больше и больше склонялся к мысли, что ему необходима операция по извлечению радиомаяка.

Иногда ему казалось, что эта проклятая штуковина начинает зудеть и вибрировать, и тогда Тинг яростно чесал голову, словно у него завелись блохи. Нет, нужно оперироваться! Вот только где взять деньги на операцию? Немалые деньги. И как найти хирурга, способного вытащить этого подлого «жучка» и никому не проболтаться?

Этот вопрос оставался открытым и не давал Тингу покоя…

Наконец старенький разбитый автобус доковылял до автостанции. Тинг облегченно вздохнул — слава Богу! И где только районные власти откопали такое старье? В прошлый раз стариков — самоселов Чернобыльской зоны — вез на городской рынок почти новый, вполне добротный ПАЗ.

Отойдя в сторонку, Тинг еще раз пересчитал деньги в кошельке и тяжело вздохнул: нужно искать работу. Еще три-четыре поездки в райцентр — и ему придется полностью перейти на подножный корм. А ведь впереди зима-.

Будучи в совершенно тоскливом настроении, Тинг махнул рукой на свое незавидное финансовое состояние и направился к центру города. Там находился уютный пивбар с интерьером в псевдоукраинском стиле, где торговали отменным пивом на разлив. В последнее время Тинг с удивлением обнаружил, что неравнодушен к этому напитку, чего раньше у него не наблюдалось.

Времени у Тинга было хоть отбавляй, поэтому он сел за массивный деревянный стол и заказал себе два бокала пива и рыбное ассорти. Официант посмотрел на него с сомнением, но заказ принял, и вскоре Тинг уже наслаждался прохладным пьянящим напитком.

Он не стал заходить внутрь бара, а устроился на улице, под навесом, крытым соломой. Покрашенные светлым лаком деревянные столы и скамьи отделял от улицы плетеный из лозы тын, на кольях которого висели расписные горшки и макитры. На стене возле входа было прикреплено колесо от телеги, а над самой дверью висела иконка под вышитым красными и черными нитками рушником.

Вдоль стены бара в живописном беспорядке была расставлена разная хозяйская утварь: деревянные ведра, коромысло, два ухвата, большой цеп, предназначенный для молотьбы, висели хомут и уздечка, а в большом высоком горшке стоял сноп пшеницы, камыш с метелками, калиновая ветка с красными гроздьями ягод и три искусственных подсолнуха.