«Великий магистр Жак де Моле», — прошипел Жак на ухо Томасу, но тот уже понял и сам.

По левую руку от магистра ехал брат-знаменный с развернутым знаменем: в правой верхней и левой нижней четвертях фамильные цвета де Моле, в левой верхней и правой нижней красные кресты рыцарей Храма. Следом братья-сержанты вели в поводу запасных коней. С магистром ехал и брат-гонфалоньер, командовавший оруженосцами ордена. А далее следовали советники, капеллан верхом на муле, рыцари, везущие походную орденскую казну, визитаторы командорств [19] Франции, общим числом четырнадцать, со свитой, сержантами и слугами-сервантами [20] . Вся кавалькада насчитывала до двухсот человек. Двор Тампля, до этого казавшийся просторным, вдруг сделался мал и тесен. Всюду мелькали красные кресты, белые, черные и коричневые плащи, блестели шпоры, фыркали кони.

Однако взгляды всех рыцарей и оруженосцев, выстроившихся на лестнице, устремились к одной-единственной фигуре. К тому, кто скакал по правую руку от магистра — там, где обычно в процессии оставалось пустое место.

Там на сером арабском жеребце ехал человек в черном плаще, в черном же, закрученном вокруг головы тюрбане, полностью покрывавшем волосы. На руках его были черные перчатки из тонкой кожи, на поясе — сарацинская сабля. Но не это приковало к нему взоры обитателей Тампля. Лицо человека скрывала маска. Черная, с прорезями для глаз, она глянцевито блестела на ярком солнечном свету.

Томас услышал, как Жак у его плеча резко втянул воздух.

— Прокаженный, — испуганно шепнул доходяга-Шарль.

— Сам ты прокаженный, — хмыкнул Робер. — Кто же допустит больного в свиту верховного магистра? Это, должно быть, сарацинский писец [21] . Они любят рядиться под сарацин.

— Но маска…

— Больному не позволят…

— А Балдуин Прокаженный умер от лепры, стало быть…

— Стало быть, ты дурак!

— Тихо! — яростно прошипел старший сержант.

Юноши замолчали, и вовремя — приор Франции Жерар де Вилье простер руки и шагнул с лестницы навстречу верховному магистру. Тот легко спрыгнул с коня и приветствовал брата объятием. Свита расступилась, когда двое великих тамплиеров начали подниматься по ступенькам к распахнутой двери башни.

Рыцари приора и сопровождающие де Моле уже готовы были смешаться: многие из них были давно знакомы и сражались плечом к плечу в Акре, Атлите и позже, на острове Руад. Однако произошла заминка. Те, кто начал спускаться во двор, замерли, а спешившиеся всадники возмущенно зароптали.

Вытянув шею и встав на цыпочки, Томас увидел, что вход на лестницу преграждает широкоплечая фигура Гуго де Безансона. Перед ним стоял человек в черной маске. Не обращая внимания на гневные возгласы старших рыцарей из свиты де Моле, сержант поднял руку, призывая к молчанию. Ряды воинов Тампля за его спиной сомкнулись, перекрывая дорогу в башню.

— Брат, не знаю твоего имени… — обратился де Безансон к человеку в маске.

— Ты можешь называть меня «брат Варфоломей», — откликнулся тот. — Я — сарацинский писец верховного магистра. Почему ты не даешь мне пройти?

При звуках его голоса Томас вздрогнул. Да, пожалуй, и не один Томас. Голос этот, глухой и надтреснутый, был неприятен, как скрежет ножа по металлу.

«Варфоломей, как же, — прошипел Жак на ухо Томасу, — Варфоломей из всех апостолов был самый добрый и немудрящий. А этот, не иначе, Иуда».

Молодой шотландец только отмахнулся. Он во все глаза смотрел на то, что происходило внизу.

Гуго де Безансон чуть склонил голову, однако и не подумал посторониться.

— Брат Варфоломей, тебе известно, что превыше других благ орден ценит чистоту — как душевную, так и телесную. Что скрывает твоя маска? Если тебя коснулась болезнь, ты не должен вносить заразу в нашу обитель.

Брат Варфоломей выслушал речь де Безансона молча, а затем из-под маски донесся сухой смешок.

— Впервые вижу, чтобы сержант преграждал дорогу рыцарю — и это во время мира, а не в бою.

— Я действую с ведома приора Франции и командора Тампля, благородного рыцаря Жерара де Вилье, — спокойно ответил сержант.

— Что же твой господин сам не обратился ко мне?

На сей раз зароптали рыцари из свиты приора. Тон чужака был оскорбительным, а парижские тамплиеры не собирались терпеть оскорблений в собственном доме.

— Об этом ты сможешь спросить у моего господина, — все так же бесстрастно ответил Гуго де Безансон, — когда снимешь маску и докажешь, что на тебе нет нечистоты.

Чужак покачал головой, обернутой черной тканью.

— Я дал обет не снимать маску, брат, пока Иерусалим не будет освобожден от неверных. Увы, я не могу исполнить твою просьбу.

Жак у плеча Томаса тихонько хихикнул.

— Если он и вправду дал такой обет, мог бы сразу приколотить маску гвоздями.

Похоже, кое-кто из здешних храмовников думал так же — с верхних ступеней лестницы донеслись смешки. Гуго де Безансон, однако, остался невозмутим.