Пйиезжайте, не пожалеете!

Хранилище токсичных отходов недалеко от границы Франции и Люксембурга

3 марта 1999 года

Петер пребывал в несвойственной ему растерянности. Счёт шёл на секунды, и посоветоваться было решительно не с кем.

Есть такая достаточно простая штука — техника безопасности. Жаришь ты яичницу или бежишь стометровку, валишь лес или дырявишь лист железа на сверлильном станке — всюду есть немудрёные правила, придуманные задолго до тебя. Соблюдай их — и останутся целы пальцы, руки-ноги, голова. Забудь о них — и рано или поздно монетка упадёт не той стороной, а тогда что-то менять будет поздно.

Что, собственно, и случилось сегодня.

Очертания контейнеров начали проступать на фоне светлеющего неба. Железные гробы, хранящие за тяжёлыми засовами немало страшных тайн.

— А ты, красавчик, вообще когда-нибудь слышал про дантистов? — Везунчик понемножку приходил в себя, и первым после укола заработал его поганый язык.

…Не рот, а помойка, жаловалась Петеру пьяненькая Гертруда, разбитная любительница приключений и красивой жизни. На открытой верхней веранде ночного клуба было не так шумно, как внутри. Стоило Петеру подняться подышать, как у локтя нарисовалась эта раскрашенная кукла. Сначала напрашивалась на шампанское, но удовлетворилась предложенным мартини.

Петера её присутствие не особенно тяготило — не больше, чем шум улицы или урчание холодильника. Вечерний воздух быстро остывал, стремясь к обещанной метеопрогнозом нулевой отметке.

Петеру было велено выгулять двух гонцов от Харадиная. Одичавшие от лесной жизни бойцы пошли в отрыв, как только убедились, что всё оплачено принимающей стороной: оккупировали большой полукруглый диван в партере стрип-подиума, их тут же облепили местные феи, рекой полилась выпивка, захрустел хворост купюр. Организовав процесс и убедившись, что все всем довольны, Петер незаметно ретировался. Сквозь плотные двери на веранду пробивался только размазанный басовый «умц-умц», в прорехах рваных зимних туч проглядывали обломки созвездий. В дальнем углу балкона целовалась парочка, смешанным разгорячённым дыханием выпуская облачка пара.

Гертруда что-то там рассказывала, то и дело дёргая Петера за рукав, когда он уж слишком отвлекался. Неуклюже намекала на свою малобюджетную доступность. А потом, чувствуя, что внимание собеседника совсем ускользает, решила блеснуть коронной историей.

— А ты в покер играешь? — Строго спросила, требовательно. — Все крутые мужики играют в покер! Это типа как проверка нервов и всё такое. Был у меня один ухажёр — вот круть так круть! Даром что задохлик, а сядет за стол — только держись! Рожа кислая, будто капусты объелся. Как в карты посмотрит — того гляди задремлет. Глаза прикроет — ну, думаю, уснул! Раз проиграет, другой, спасует, фишки — как песок сквозь пальцы. Потом злиться начинает, губы кусает, пальцами по краю стола барабанит. Жилы на лбу вспухают — торопится, ошибается, деньги тают. Кто рядом сидит, наверно, радуется, караулит дурачка, как на леске водит. А мой дружок совсем в раж впадает, ставит всё больше, от фишек уже и половины не остаётся. И вдруг — как клинит его, понимаешь? Поднимает и поднимает ставку, как будто наобум, наудачу. Другие и рады ему помочь с деньгами расстаться. Тащат его вверх, раскручивают, посреди стола — гора, а тут мой Везунчик — ва-банк! Как карты открываются, тут впору всем остальным губы покусать — что бы у них у всех на руках не сложилось, а у него поболе будет. Сгребёт он всё к себе, улыбается, будто счастью своему не верит, простак простачком — вот, мол, повезло!

— Да, повезло твоему другу, — подтвердил Петер. — Новичкам вообще часто везёт.

— Ну да, ну да! — Гертруда язвительно рассмеялась. — Я это везение семь дней подряд наблюдала. От стола к столу. Мы с ним за эту неделю и во Франции, и в Испании, и в Бельгии побывали. Запал он на меня, веришь?

Не верю, подумал Петер. На таких не западают.

— И что же, — спросил он, — все семь дней в плюсе? Каждый день кому-то облегчал кошелёк?

— А ты не смейся! — Гертруда крепче ухватила его за локоть, дыхнула в лицо. Мартини, кариес, тепло. — Он не просто так выигрывал — я подсмотрела. Какому-то божку молился, статуэтку таскал с собой, не расставался с ней никогда! А как в клуб или в казино ехать собирался, так эластичным бинтом её к ноге приматывал, давай покажу куда!

— Не надо, я понял, — Петер вывернулся из её порывистого объятия. — Так что за статуэтка-то была? Красивая?

Гертруда равнодушно отвернулась, опершись на перила, разглядывая светящийся окнами пригород. Петер потрепал её по плечу. Подозвал официанта, показав на её пустой стакан.

— Ты, наверное, сильно ему понравилась. Он, небось, до сих пор за тобой ухлёстывает, а?

Лесть не слишком, но подействовала. Гертруда порылась в сумочке, выудила оттуда сигарету, сунула Петеру в руки зажигалку, подождала, пока он даст ей прикурить.

— Вот, — сказала, раскрыв ладонь, — вся память о моём Везунчике.

Фишка-соточка, радужные цифры в полосатой шестерёнке.

— Сунул напоследок: на тебе, Гертруда, на большую удачу. Соврал, конечно. Ему вообще соврать — как плюнуть. Такой. Не рот, а помойка. Знаешь, как он другой раз из себя людей выводил? Играет, всё спокойно, чинно, все вежливые, ни крика ни звука. И вроде беседуют по-светски, о том да об этом. Вот Везунчик и скажет что-то — обычное, простое. А глядишь, кто-то из игроков вдруг трепыхнётся как рыба, задёргается ни с тогони с сего. Я его спросила как-то, а что там этот разволновался-то так? А Везунчик мне ответил: «Видно, я ему случайно на мозоль какую-то наступил». Только этих «случайно» по пять штук за вечер не бывает. Вроде за стол мирно садились, а тут волками глядят, друг на друга зыркают. И каждому по словцу от Везунчика досталось, а то и по два. Понимаешь?

— Не-а, — признался Петер. — Откуда ему их знать, если вы каждый день в новый город приезжали? И что такое можно незнакомому человеку сказать, чтобы того из себя вывести? Ведь ты говоришь, без грубостей. Значит, что-то личное задето — там грубость не требуется, нахамить можно и шёпотом.

— В общем, не выдержала я с ним. — Гертруда выдувала дым тонкой струйкой, целясь в низкую звезду. — Такой злой, что рядом тяжело долго. Никого не любит, ни о ком не заботится, сам по себе. Поездила я с ним неделю, а потом домой вернулась. Хотя он щедрый был, не жмот. Вроде даже огорчился, хотя и не особенно. Злой потому что. Не такой, как ты.