– Вы все правильно сделали, – попыталась успокоить ее Люба. – Это было роковое стечение обстоятельств.

– Что Стасик Свету полюбил? Но ведь если бы я сказала правду, она была бы жива! Но я не могла сказать! Не могла, понимаете! И сейчас не скажу. Постойте… – вдруг сообразила Краснова. – Ведь это была запись. Значит, можно, как это? – Она наморщила лоб. – Вырезать!

– Я не руководитель канала, – осторожно сказала Люба. – Это он принимает решение. И боюсь, что оно будет не в вашу пользу.

– Но я же могу… как это? – Краснова вновь наморщила лоб. – Сказать, что подам на них в суд, а?

– Можете. Можете даже подать. Но, боюсь, сумма, которую вам присудят (если присудят), несопоставима с контрактом на рекламу, который получит канал, если передача побьет рейтинги.

– Как же так? – растерянно посмотрела на нее Ирина Евгеньевна.

– Зачем вы вообще сюда пришли?

– Но я же не знала…

Любе искренне было ее жаль, но она понимала, что ничего сделать нельзя. Вырезать из передачи откровения Красновой – все равно что вырвать у Люськи из желудка кусок мяса, который она почти уже переварила. Вот такими наивными, недалекими женщинами и питается монстр по имени ТВ. Слопают и не подавятся. Надо думать, прежде чем идти со своими откровениями на эфир.

– В вашем случае лучшее, что можно сделать, – это уехать, – посоветовала Люба. – Подождать, пока эта история забудется. Завтра, боюсь, она будет во всех газетах. Но потом найдут кого-нибудь другого.

– Да куда ж я уеду! – всплеснула руками Ирина Евгеньевна. – Муж в больнице!

– А у вас есть родственники?

– Свекровь. Но она уже старенькая, ей самой доктор нужен. О господи! Она же тоже это смотрит! Ну, все! Конец моей семейной жизни!

Люба увидела, как приоткрылась дверь гримерки, и Люська стала делать рукой какие-то знаки. Потом в нетерпении топнула ногой.

– Извините, – сказала Люба Красновой и вышла в коридор.

– Что случилось?

– Случилось! Как она? – деловито спросила Людмила.

– Переживает. Слушай, а нельзя это вырезать?

– Что вырезать? – насторожилась Апельсинчик.

– Ее откровения.

– Ты с ума сошла! Это же самый смак!

– Люся!

– Люба! Ты делаешь свою работу, а я свою!

– У нее семья разваливается.

– Ах да! Я ж почти забыла, зачем пришла! Только что позвонили из больницы. Скажи ей аккуратненько: ее муж умер.

– Что?!

– Он только что умер, не приходя в сознание.

– Люся!

– Люба! Мы это тоже вставим в программу. Последним кадром. Я скорбным голосом объявлю, что для семьи Красновых все, увы, закончилось трагически. Можно собрать деньги на похороны. Откроем специальный счет.

– А о парне вы подумали?!

– С ним будут работать психологи. Ты, например.

– Что ты со мной делаешь?!

Люба развернулась и ушла в гримерку. Краснова вытирала влажной салфеткой, которую нашла на столе, заплаканное лицо.

– Мне надо к мужу, в больницу…

– Да. Я поеду с вами.

– А вы-то здесь при чем?

– Хочу вам помочь.

– Уже. Помогли, – с неожиданной злостью сказала Ирина Евгеньевна. – Зачем вы стали копать? Кто вас просил?

– Я хотела знать, почему умерла Света.

– И что? Знаете теперь? Мертвой хорошо, а живым? Живым каково? – Краснова махнула рукой.

О смерти мужа Люба сказала ей только в больнице. Странное дело, Ирина Евгеньевна успокоилась. Муж умер, так и не узнав правды. Доброжелатели ему ничего не сказали. Не успели.

– Ведь он мне тоже изменил, – вспомнила Краснова, вытирая слезы. – Мы плохо жили, – сказала она, словно оправдываясь. – Думаю, с Танькой Караваевой – это не первый раз. И не последний. Он мужик видный, при деньгах, не то что я. Маникюрша. Неровня мы с ним. Были. – Она вдруг вспомнила, что муж умер. – И Стасик как чужой. Как же! Мать в компьютерах ничего не понимает! Только и знает щи варить да сериалы смотреть! Серость. Поговорить-то с ней не о чем. Я даже не знаю, как в Интернет выходить, – усмехнулась Краснова. – Я ведь чувствую: Стасик меня стыдится…

Разговор с юношей вышел еще более странным. Он приехал в больницу поздно вечером, когда матери удалось до него наконец дозвониться.

– Что делать буду? – Стасик Краснов спокойно смотрела на Любу. – Не беспокойтесь, вены не вскрою. Буду оформляться на стажировку в США. Я в этом году третий курс заканчиваю. Пора определяться.

– Хочешь эмигрировать?

– А кто не хочет? – пожал плечами парень. – Тем более дома меня ничто больше не держит.

– Постой… А как же мать?

– А что мать? Здрасьте – до свиданья. Борщ на плите, котлеты в холодильнике. Книг не читает, в компах не рубит. Клиенткам ногти делает – закачаешься, а у самой до мяса обрезаны. Времени, мол, не хватает. Смотреть на нее противно.