Заговорщиков судили судьи, назначенные Советом всей земли. Казака Стеньку и его ближайших сотоварищей Пожарский взял с собою под Москву для обличения Заруцкого, всех прочих участников заговора разослал по тюрьмам. Князь Дмитрий не желал проливать их кровь.

Авантюра Заруцкого обернулась против него самого. Почва под его ногами заколебалась. Атаман давно уже не полагался на своего сотоварища Трубецкого, который вел за его спиной переговоры с Ярославлем. Теперь Трубецкой и дворяне готовы были пожертвовать Заруцким, чтобы получить помощь от второго ополчения.

Заруцкий метался как загнанный зверь и не мог найти выхода. Ходкевич знал о его затруднениях и думал толкнуть на предательство. В земский лагерь явился лазутчик и передал атаману письмо от гетмана. Заруцкий не дал ответа полякам. Но при этом он не только не арестовал лазутчика, но и позволил ему остаться в таборах как бы на земской службе. Он решил сохранить возможность тайных сношений с неприятелем, обнаружив обычную неразборчивость в средствах.

Между тем тайное стало явным. Лазутчик поделился своими секретами с несколькими поляками, находившимися на земской службе. Один из них, ротмистр Хмелевский, забил тревогу и не побоялся объявить обо всем Трубецкому и членам подмосковного Совета. Лазутчика арестовали и погубили на пытке, чтобы замять дело. Хмелевскому пришлось бежать в Ярославль к Пожарскому. Но толки о великой измене вождя больше не прекращались ни на день.

Казаки не забыли, какое побоище учинил их атаман, когда ему взбрело на ум увести казаков на королевскую службу под Смоленск. Они начали утрачивать доверие к Заруцкому вследствие также и других причин. Прошло время, когда казаки многое прощали своему предводителю за его отчаянную храбрость и везение. По законам вольного казачества выборный атаман считался первым среди равных. Некогда все так и было. Но со временем от равенства не осталось и следа. Казаки провели суровую снежную зиму в наспех вырытых землянках. Они жили впроголодь и вовсе обносились. Их же вождь не только не знал нужды, но использовал трудную годину для беззастенчивого обогащения. За особые заслуги Заруцкий добился пожалования ему во владение обширной важской земли, некогда принадлежавшей правителю Борису Годунову. Глава таборов грубо нарушил приговор 30 июня 1611 года, утвержденный им самим. Помимо Ваги он завладел другими землями. Минин и Пожарский имели основание упрекать атамана в злоупотреблениях. По своему произволу Заруцкий делил доходы, поступавшие в земскую казну из городов, рассылал «своих советников» по городам, дворцовым и черным волостям для сбора денег и «корма». Неравное распределение доходов усугубляло нужду рядового казачества и московских повстанцев. Вчерашние холопы, ярыжки и мужики, называвшие себя казаками, давно не считали Заруцкого своим человеком. Став великим господином, атаман усвоил истинно боярские манеры. Власть и богатство, свалившиеся на голову удалого казака, повлекли за собой полное перерождение.

Прошлое настойчиво напоминало о себе. В труднейший момент, когда Ходкевич впервые подступил к Москве, на призывы о помощи откликнулся Путивль. Верный сподвижник Болотникова, атаман Юрий Беззубцев, собрав подле себя «всяких людей», поспешил на помощь к подмосковному ополчению.

В конце июня власти Троице-Сергиева монастыря предприняли попытку ускорить выступление второго ополчения к Москве. В Ярославль выехал келарь Авраамий Палицын. Старец долго беседовал с Мининым и Пожарским. Он пустил в ход все свое красноречие, поучал цитатами из всех святых, под конец слезно молил поспешить под царствующий град. Но на военные планы ополчения оказали действие не его речи, а вести о новых передвижениях литовских войск в Подмосковье.

Минину и Пожарскому пришлось преодолеть большие трудности, чтобы организовать московский поход. Съехавшаяся в Ярославль знать охотно представительствовала в Совете земли и подписывала его воззвания. Но едва Пожарский стал «разряжать» полки, она заволновалась. Совет земли однажды уступил им, поручив Черкасскому разгромить Наливайко. Опыт оказался неудачным. Теперь решено было не повторять раз допущенную ошибку. Московский поход возглавили Пожарский и Минин. Едва эта весть распространилась по городу, знатные дворяне стали спешно покидать Ярославль. Кто выпрашивал себе воеводские назначения в дальние города, кто уезжал в свои усадьбы. С Пожарским выступили лишь его братья Пожарские, свояк Иван Хованский да второстепенные воеводы Туренин и Дмитриев.

В середине июля Пожарский направил к Москве четыре сотни конных дворян. Командовал ими Михаил Дмитриев, не претендовавший на высокое местническое положение. Человек пожилого возраста, Дмитриев перешел на сторону ополчения при Ляпунове, и его хорошо знали в подмосковных таборах. Воевода получил приказ занять позиции между Тверскими и Покровскими воротами, где некогда располагался лагерь ярославских и нижегородских воевод.

24 июля воевода Дмитриев достиг Москвы и выдержал трудный бой с поляками, сделавшими вылазку из крепости. Появление войск из Ярославля ускорило раскол, давно назревавший в подмосковных таборах.

В ночь на 28 июля Заруцкий приказал казакам сняться с лагеря и отступить по коломенской дороге. Но атаман не пользовался прежним непререкаемым авторитетом в армии. Поэтому его приказ остался невыполненным. Следуя патриотическому долгу, большая часть казаков отказалась покинуть позиции под Москвой. С помощью верных атаманов Заруцкому удалось увлечь за собой лишь около двух тысяч человек.

Пять дней спустя к Москве подошел воевода князь Лопата-Пожарский с семью сотнями конных дворян и расположился между Тверскими и Никитскими воротами. Борьба за освобождение Москвы вступила в заключительную фазу.

Пожарский с главными силами выступил из Ярославля в Москву, не зная о бегстве Заруцкого в Коломну. Войско сопровождали громоздкий обоз и артиллерия.

Пока полки медленно продвигались к Москве, Пожарский передал командование двум своим помощникам — Кузьме Минину и князю Ивану Хованскому, а сам с небольшой свитой поскакал в Суздаль, чтобы помолиться о победе у родительских могил в Спасо-Евфимиеве монастыре. Побывав в Суздале, князь Дмитрий Пожарский выехал в Ростов, куда к тому времени прибыли Минин и Хованский с полками.