Береговой замычал.

– Володя, там кто-то ходит. Я слышу.

Он вскинул лохматую голову и посмотрел на нее.

– Это наша собака ходит, – сказал он. Глаза у него были черные, веселые, страшные. – Хочешь, я дверь закрою?

Он быстро поднялся, обнаружил на себе один носок, застеснялся и перепугался.

Она смотрела на него.

Он содрал носок, зашвырнул его, захлопнул дверь, прыгнул на матрас и повалил Катю. Она сделала попытку вырваться, но он держал ее за шею и вырваться не дал.

Они лежали на матрасе и смотрели друг на друга.

– Ты не уедешь?

Она коротко вздохнула.

– Это что означает? – спросил он.

– Я не уеду.

– Хорошо.

И они помолчали.

– А это что? – Она потрогала его подбородок, где был маленький белый шрам.

– А это я еще в интернате подрался.

– Почему в интернате?

– Я учился в физмат-интернате при МГУ. Я же... законченный ботаник. Отличник. Сливной бачок.

– Как?!

– Я все соревнования всегда проигрывал! Это называется – сливать. Береговой, ты опять все слил.

Катерина моргнула, как сова, и уточнила осторожно:

– Ты шутишь?

– Нет.

– Ты же... спортивный.

– Да ладно.

Она чувствовала себя колодником, которого только что расковали, и он еще толком не понимает, что руки и ноги шевелятся и на самом деле принадлежат ему, что нигде не затекло и не больно, и хочется двигаться, пусть пока понемножку, осторожненько, как бы примеряя к себе собственное тело.

Обеими ладонями Катя провела по Володиным бокам – он слегка дернулся, будто от щекотки, – добралась до спины и по ней тоже провела, а потом спустилась ниже и потрогала плотные длинные ноги.

– Ты никакой не сливной бачок.

Он хмыкнул, пожалуй, растроганно, а ей хотелось проверить степень своей новой свободы, и, немного подвинувшись, она углубилась в изучение его тела и забрела в неизведанные – нет, изведанные, но еще не окончательно! – дебри, их тоже немного поизучала, чем моментально довела его до полного неистовства, и оказалось, что у нее полно этой самой свободы! Она, свобода, еще только начинается, еще только плещется у ног, а дальше простирается целый ее океан, и этот океан принадлежит ей, Екатерине Митрофановой.

Нет, им обоим – Екатерине Митрофановой и Владимиру Береговому.

До вечера они пролежали на матрасе и почти не разговаривали. Все разговоры отложили на потом, и в этом тоже была свобода – можно не бояться никаких разговоров, ибо ничего плохого с ними уже не случится.

Или почти ничего.

Потом пришлось встать, потому что их собака стала уж очень отчетливо вздыхать у самой двери, и Береговой сказал, что должен ее вывести. Его то есть.

– Хочешь, тебя тоже выведу?..

Митрофанова выходить отказалась.

С совершенно новым для себя чувством заботы, немного приправленным смущением и еще ликованием, он достал для нее чистое полотенце – и застеснялся, что неглаженое, – велел до его прихода лежать на матрасе, быстро принял душ и, прыгая на одной ноге, стал натягивать джинсы.

Катя все смотрела на него, и он ей очень нравился!.. Отросшие темные волосы лезли в глаза, с них капала вода, скатывалась по шее, которая нравилась Митрофановой как-то особенно. И руки нравились, и ноги. И еще как он улыбается – впрочем, ей всегда нравилось, как он улыбался!..

Она встала на колени на матрасе, за ремень джинсов подтянула его поближе и стала вытирать ему голову неглаженым полотенцем.

Некоторое время вытирала, а потом он вынырнул из полотенца и спросил серьезно:

– Ты же не уедешь?

– Нет.

– Я сейчас. Я скоро.

Он выскочил в другую комнату, затопали босые ноги, и он заговорил с собакой громко и радостно, потом забренчали ключи и карабин поводка и хлопнула дверь.

Катя повалилась обратно на матрас.

Вот так история. Вот так история вышла!..

Она проверила на всякий случай – гордость и страх все еще были в обмороке, и можно не переживать, что они сейчас все испортят своим присутствием.

Она полежала, рассматривая кирпичные стены, крашенные светлой краской, и голубую штору на широких металлических кольцах. Сквозняк шевелил ее, и кольца позвякивали время от времени.

Больше рассматривать оказалось нечего.

Вот здесь он живет, да? Здесь он спит и, когда окно открыто, слышит металлические позвякивания. На полу валялись какие-то книжки, и, свесившись головой вниз, Митрофанова перебрала их.