Шрифт:
Самые крупные из последующих представителей сравнительной филологии — Гейгер, Макс Мюллер, Нуарэ дали огромную научную обосновку той же идее; а параллельно с этим филологическая психология, опираясь на анатомию нервных центров, приходила к ней же на своем специальном пути. [2]
Вопрос о происхождении первичных элементов идеологии, слов-понятий, был гениально разрешен немецким филологом Людвигом Нуарэ. Это решение так естественно и целостно входит в систему нашего мировоззрения, что с первого взгляда может показаться совершенно непонятным, каким образом к нему мог прийти мыслитель совершенно иного, даже противоположного философского направления — сторонник Канта-Шопенгауэра. Тут перед нами один из тех случаев, когда истинный ученый, подчиняясь логике объективных фактов, достигает научной истины независимо от своих общих предпосылок, или даже вопреки им. Так сила общественного развития часто заставляет личность служить тем целям, которых она не сознает, тем тенденциям, которые она считает себе чуждыми…
2
Известное положение Сеченова — «мысль есть рефлекс, прерванный на двух третях» — не точно по своей терминологии, так как «мысль» означает здесь у Сеченова всякое представление и ощущение, вообще всякие «внутренние» психические акты. Но и по отношению к «мысли» в точном значении слова, формула, как очевидно из предыдущего, верна, если определить, какиеименно рефлексы здесь «прерываются на двух третях». Тогда получается: мысль есть акт речи, задержанный на двух третях. — Последняя, недостающая треть здесь — мускульное сокращение, сопровождаемое звуком речи.
Я давно уже и не раз печатно указывал на огромное значение теории Нуарэ для социальной философии марксизма. Но до тех пор, насколько можно судить, знакомство с нею в нашей идейной среде распространено весьма мало. Поэтому я теперь несколько более систематично изложу ее сущность, опираясь на классическую работу Нуарэ, — «Происхождение языка» («Ursprung der Spreche», Майнц, 1877), все еще не переведенную на русский язык.
Как должен быть поставлен самый вопрос о возникновении речи и мышления? Эту постановку Нуарэ берет у своего учители, Лазаря Гейгера. Она такова:
«Каким образом существо разумное и говорящее могло произойти от существа, не обладающего ни речью, ни разумом?»
Другими словами, начало человеческого мышления (и, значит, языка) лежит там,
«…где понятие переходит в нечто такое, что не есть понятие, ибо никогда никакая вещь не объясняется из одинаковой с нею, но всегда из иной, которая аналогичным образом нуждается в объяснении еще иною вещью, и так далее, без конца…»
Таково действительно научное и действительно революционное понимание задачи. Мышление возникло из того, что не есть мышление, т.-е. из бытия.Идеология развилась из того, что не есть идеология, — и марксисту легко понять из чего именно: из социального бытия или производства…Таков и оказывается, в конце концов, результат исследования буржуазного ученого, Людвига Нуарэ; к этому результату неуклонно ведет его догма научно-установленных фактов. И невольно становится грустно, когда с этим уверенным и последовательным отношением к вопросу сравнить то половинчатое и робкое отношение, которое еще весьма обычно и в нашей марксистской литературе. [3]
3
Я здесь имею в виду особенно Плеханова и его школу, которые самым ограничительным образом толкуют Марксовскую формулу — «бытие определяет собою мышление»: только«определяет», но отнюдь не «производит» — такова их позиция. Плеханов даже специально ведет в литературе войну против сторонников происхождения мышления из бытия, идеологии из производства: склонность к этой точке зрения составляет, для него, огромный грех, напр., И. Дицгена, ересь сближающую Дицгена с «г-ном Богдановым» (см. его ст. о Дицгене в «Сов. Мире» 1907, 8).
Прежде всего, исследователю требуется, очевидно, выяснить какого вообще рода то первичное бытие, из которого развилось мышление, воплощенное в речи. Если нам исторически неизвестно самое начало языка людей, то во всяком случае надо искать ответа в его древнейших формах, которые стоят ближе к этому началу. Какие слова-понятия возникли всего раньше? Что ими обозначалось? На этот вопрос для Нуарэ имелся определенный ответ, выработанный сравнительной филологией.
«Индийские грамматики, — писал Гейгер, — уже больше двух тысяч лет тому назад выводили все слова своего языка из глагольныхкорней; эти корни в их совокупности они признавали за те первичные обозначения, которые должны были лежать в основе всех языков данного семейства». Благодаря этому, и среди европейских исследователей быстро проложило себе дорогу убеждение, что все огромное богатство слов языка произошло из гораздо меньшего числа элементов — корней, и что эти корни по существу заключают в себе только глагольныепонятия.
Обозначения предметоввозникли, следовательно, из обозначений действий.Так санскритское слово «trina» — трава — происходит от корня tar, означающего «проникать», bhratar — брать — от корня ber,выражающего «нести»; конь «acva» оказывается тем же производным от корня ec— достигать, нагонять и т. д.
Все новое, всякая не существовавшая ранее форма вызывается к жизни только каким-нибудь движением, изменением, действием, и потому основными, первичными формами приходится считать те, которые наиболее тесно и непосредственно связаны с движением, с жизненной активностью. Из всех форм речи таковы именно глагольные. Недаром у китайских грамматиков существительные носят название «мертвых слов», глаголы — «живых слов». Все это ведет к тому же, окончательно упрочившемуся в науке выводу, что первичные слова-понятия, первичные «корни» идеологии представляют выражение действий; он подтверждается и массою данных относительно наиболее примитивных, наиболее отсталых в своем развитии из существующих языков и наречий.
В первобытной речи, — а значит и в первобытном мышлении, — содержание человеческого опыта выступает как мир действий— Энгельс называл это «первобытной диалектикой». Но, разумеется, в такой «диалектике» было бы ошибочно искать идею развития: то была эпоха наибольшего консерватизма жизни.
Эволюция, пережитая человеческой речью с ее зарождения до современной стадии культуры, так громадна, что даже самому живому воображению трудно ее себе представить. Язык высоко-культурного капиталистического общества, с его сотнями тысяч слов, выражений, оттенков, получился путем последовательной дифференциации, усложнения, разветвления ничтожного числа элементарных корней. О том, чем были первобытные диалекты, нам дают некоторое понятие языки наиболее отсталых диких племен центр. Африки и Южной Америки, сводящиеся к двум-трем сотням неизменяемых слов-корней. Благодаря медленному накоплению, в ряду тысячелетий, минимальных изменений звуков и оттенков в словах-понятиях, расхождение их доходило до такой степени, что утрачивалось в массе случаев всякое ощутительное сходство между ветвями, исходящими от одного начала, не только «внешнее» сходство звука, но и «внутреннее» сходство смысла. Сравнительное изучение множества языков и наречий в их историческом развитии, установление на этой основе «фонетических» законов — законов изменения и превращения звуков речи, — внимательный анализ множественных, соприкасающихся значений различных слов в родственных языках, — все это позволило филологам далеко в глубину времен проследить точные связи слов-понятий, особенно для нашей, арийской группы языков. Результаты оказались поражающие: генетическое единство было обнаружено там, где раньше предположить его не могла бы самая несдержанная фантазия. Для иллюстрации, я приведу один-два примера из гениально обоснованных выводов «лингвистической археологии» Гейгера.
Санскритский корень mardс его побочными корнями, возникшими из него путем исторической шлифовки его звуков — marи mal,означает «растирать руками», «разбивать», «размельчать» и т. п. В латинском этот же корень выступает в виде «mordeo» — кусать; в немецком zer- malmen — то же, что в русском раз малывать, дробить; сюда же относится нем. Mehl (мука), Muehle — мельница, Mueller — мельник, и т. д. Русское « мелкий», « малый» выражает результаты того же действия — измельчения, дробления. Греческое kos и латинское mollis — также результат растирания (надо заметить, что для корней характерны только согласные; гласные легко переходят в другую).