— А нельзя от имени животных Северной Америки заставить Авигет укусить его? — Прошептала Кару.

— Я, конечно, могла бы, но Бримстоун вряд ли этому обрадуется. Ты же знаешь, что Бейн один из ценнейших торговцев.

Кару вздохнула.

— Знаю.

Еще задолго до ее появления на свет этот Бейн начал поставлять Бримстоуну зубы медведей — гризли, бурых и полярных. А еще клыки рысей, лисиц, кугуаров, волков и порой даже собак. Он специализировался на хищниках, которые всегда очень ценились в этом магазине. Как, впрочем, и в обычном мире, о чем Кару уже много раз твердила Бримстоуну. Кто знает сколько прекрасных особей было убито ради этой груды зубов?

Сейчас, затаив дыхание, она наблюдала за тем, как Бримстоун достает два огромных золотых медальона из своего кованого железом сундука. Каждый из них был размером с блюдце и одинаковой гравировкой. Гавриэли. Этих двух хватит с лихвой, чтобы купить ей полет и невидимость, а Бримстоун отдает их через весь стол какому-то охотнику.

Брейн сунул их в карман и медленно, чтобы не раздражать Авигет, поднялся из своего кресла. Он украдкой бросил взгляд на хмурящуюся Кару, и она могла поклясться, что в его бездушных глазах было злорадство, а потом у него хватило наглости еще и подмигнуть ей.

Кару стиснула зубы и ничего не сказала, пока Исса провожала Бейна на выход. Неужели еще лишь утром Каз подмигивал ей с постамента для моделей? Да что за день сегодня такой?!

Дверь закрылась и Бримстоун жестом подозвал Кару к себе. Она с трудом приподняла сверток с бивнями, а потом бросила его на пол.

— Осторожней! — Рявкнул он. — Ты, вообще, представляешь сколько они стоят?!

— Естественно, я ведь только что за них заплатила.

— Эта цена, назначенная людьми. Эти идиоты распилили бы бивни на части и наделали бы из них безделушек с побрякушками.

— А что собираешься с ними делать ты? — Спросила Кару.

Она постаралась, чтобы голос её звучал непринужденно, надеясь, что Бримстоун потеряет бдительность и, наконец, раскроет суть происходящего: что, к едрени фене, он делает со всеми этими зубами.

В ответ он лишь устало взглянул на неё, как бы говоря — Неплохая попытка.

— Что? Ты сам затронул эту тему. И нет, я понятия не имею, какую ценность эти клыки имеют в ЭТОМ мире. Даже представить себе не могу.

— Они бесценны.

Он принялся разрезать скотч изогнутым ножом.

— Что ж, тогда хорошо, что у меня при себе были скаппы, — сказала Кару, плюхаясь в кресло, которое только что освободил Бейн. — Иначе твои бесценные клыки достались бы другому покупателю.

— ЧТО?!

— Денег, которые ты дал мне, не хватило. Этот военный преступник постоянно поднимал их цену — правда, я не уверенна, что он действительно совершал преступления на войне, просто в нем точно было что-то криминальное, — и было видно, что бивней он не отдаст, поэтому я… хотя, может, мне не стоило этого делать, так как ты не одобряешь моей… мелочности, так, по-моему, ты это называл? — Она мило улыбнулась, потормошив оставшиеся бусины своего ожерелья. Теперь оно больше походило на браслет.

На том никчемном засранце она вновь испробовала свой новый фокус, загадав непрекращающийся приступ чесотки, вынудивший его буквально вылететь из зала, в котором проводился аукцион. Вне сомнения, Бримстоун уже знал об этом — он всегда знал, и с его стороны было бы совсем неплохо поблагодарить ее. Но, вместо этого, он лишь хлопнул монетой о стол.

Это был ничтожный шинг.

— И это все? Я волокла эти чертовы бивни через весь Париж, а ты расплачиваешься со мной несчастным шингом, в то время как мерзкий здоровяк ушел с двумя гавриэлями?

Не обращая на нее внимания, Бримстоун продолжил извлекать бивни из упаковки. К нему подошел Твига, и они начали бормотать о чем-то на своем языке, который, кстати, Кару постигла естественным способом, не прибегая к помощи скапп. Этот язык был грубым, наполненным рычащими горловыми звуками. По сравнению с ним, иврит или немецкий казались мелодичными.

Пока они обсуждали форму бивней, Кару подошла к чашкам и восполнила запас почти бесполезных желаний, решив при этом, что отныне она будет носить ожерелье со скаппами на руке, как браслет, обернув его несколько раз вокруг запястья. К тому времени Твига уже переместил бивни в свой угол для дальнейшей очистки, а Кару собралась идти домой.

Дом. В ее голове это слово всегда имело кавычки. Она приложила максимум усилий, чтобы сделать свою квартиру уютной, наполнив искусством, книгами, декоративными светильниками и Персидским ковром, мягким, как мех рыси. И, конечно же, там были крылья ангела, целиком занимающие одну стену. Но все это не помогло заполнить реального одиночества ее жилища — по ночам его тишину нарушало лишь дыхание самой Кару. Оставаясь одна, она чувствовала, как пустота внутри нее — "недостающее звено", как она сама называла, — начинала разрастаться. Отношения с Казимиром помогали справляться с этим, хоть и не до конца. Всегда чего-то не хватало.