Но что-то упорно сдерживало ее. Возможно, он и выбрал её, но это не значит, что она поступила бы точно так же, если бы перед ней вдруг встал выбор: ОН или Бримстоун, Исса, Язри с Твигой. Когда-то она сказала Бримстоуну: "Я хочу, чтобы ты знал — я никогда не оставлю тебя". И она сдержит свое слово, выберет свою семью. Всё остальное невозможно даже вообразить, хотя сама мысль, что ей сейчас придется развернуться и оставить Акиву причиняет физическую боль.

— Я буду ждать тебя столько, сколько смогу. Лучшее, что я могу предложить.

И ей показалось, что на какое-то мгновение блеск его пылающих крыльев чуть померк. И он ответил глухим голосом, всё еще не глядя на нее:

— Этого достаточно.

Лираз вытащила свой меч, Азаил последовал её примеру. В ответ на их действия полицейские попятились назад, подняв свои пистолеты, выкрикивая ангелам на чешском, чтобы те бросили своё оружие. Зеваки закричали в каком-то иступленном ужасе. Сусанна проталкивалась среди толпы, не сводя глаз с Кару.

Акива, чьи мечи в перекрещенных ножнах между крыльями были не так заметны, достал сразу оба. Не оглядываясь назад, он поторопил ее:

— Кару. Уходи.

Она присела на корточки и, прежде чем взмыть в небо и исчезнуть в воздушной полоске черной синевы, глухим голосом произнесла с мольбой,

— Приди и найди меня, Акива.

А потом взмыла вверх, и он остался один на один с последствиями своего страшного выбора.

Акива был беспомощен, он истекал кровью. Пульсируя в такт сердцебиению, она горячим потоком стекала по его пальцам. Рана была очень тяжелой, и по виду напоминала мясные обрезки, которые кидают на прокорм псам.

Он скоро умрет.

Окружающий его мир утратил очертания. Морской туман поглотил пляж Балфинча, и Акива слышал, как о песок разбиваются волны, но увидеть мог только лежавшие тела погибших: серые холмики, окутанные туманом. Кто лежит — химера или серафим, трудно сказать. За исключением того, что находился рядом с ним. Этот лежал всего в паре метров, с мечом Акивы, воткнутым в тело. Зверь был наполовину гиеной и ящерицей, уродливым чудовищем, которое распороло его плоть от ключицы до бицепса, раздирая его кольчугу так легко, словно она была тряпичной. Эта тварь накрепко прилипла к нему, впиваясь зубами в плечо Акивы даже после того, как он проткнул бочкообразную грудь этой твари. Акива провернул свой клинок, сунув его еще глубже, и снова провернул. Из пасти монстра вырвался душераздирающий крик, но он не отпускал Акиву пока не издох.

Акива лежал, ожидая смерти, как вдруг затишье после боя прервалось оглушительным ревом. Он напрягся и прижал посильнее руку к ране. Позже, он будет удивляться, почему так сделал. Он должен был бы отпустить руку, чтобы умереть прежде, чем они доберутся до него.

Враг прочесывал поле битвы, добивая раненых. У них и так ушел день на то, чтобы оттеснить серафимов в оборонительные сооружения в заливе Морвен, и пленные их не интересовали. Акива должен был всеми силами ускорить приближение смерти, дать себе спокойно истечь кровью, словно погрузиться в сон. Враг не будет столь же милостив.

Что заставило его ждать? Надежда на убийство еще одной химеры? Но, если это действительно было так, почему же он даже не попытался дотянуться до своего меча, а просто лежал, сжимая свою рану, цепляясь за последние минуты жизни?

И вот тогда-то он и увидел её.

По началу это был всего лишь силуэт. Огромные крылья летучей мыши, длинные рога газели, острые как копья — звериная составляющая врага. Черная ненависть охватила Акиву. Он лежал и наблюдал, как она остановилась сначала около одного трупа, а затем подошла ко второму. Подойдя к телу гиены-ящера, она довольно долго простояла над ним. Что она там делала? Обряд над усопшим?

Она повернулась и направилась к Акиве.

По мере приближения, её всё отчетливее становилось видно. Она была стройная, длинные ноги — человеческие бедра, которые ниже колен переходящие в гладкие ноги газели, заканчивающиеся раздвоенными копытами, от чего казалось, что она будто всё время балансирует. Её крылья были сложены, в походке, одновременно изящной и напряженной, чувствовалась мощь. В одной руке она держала серповидный нож, а второй, точно такой же, покоился в ножнах на бедре. Другой рукой она сжимала длинный посох, который не был оружием. Он был изогнут, как пастуший, и на нем было нечто, отливающие серебром — фонарь? — свисающие с одного конца палки.

Нет, не фонарь. Оно испускало не свет, а дым.

Всего несколько шагов, и вот её копыта утопают в песке, и туман открыл их лица друг другу. Она встала как вкопанная, увидев, что он жив. Акива напрягся, готовый к тому что она сейчас зарычит, сделает выпад, его накроет новая волна боли и он, наконец, падет от её клинка. Но девушка-химера не шевельнулась. Довольно долгое время они просто смотрели друг на друга. Она склонила голову на одну сторону, словно любопытная птичка. Она не издавала никакого рычания. Её лицо было завораживающим.