Она была всё еще чистокровной.

— Это такое лицемерие, — сказала она. — Его превозношение "чистокровности". Но сам-то он не таков! Он даже не…

Чиро оборвала её на полуслове.

— Да, всё так, но он — Тьяго. Он может себе позволить быть, кем пожелает. В отличие от некоторых из нас.

Этот упрек предназначался Мадригал и был гораздо красноречивее всех ударов, наносимых ею. Мадригал резко села.

— Некоторые из нас, — продолжила Мадригал, — должны научиться ценить то, что имеют. Бримстоун сказал…

— О, Бримстоун сказал то, Бримстоун сказал это. Неужели всемогущий Бримстоун соизволил дать тебе какой-нибудь совет касаемо Тьяго?

— Нет, — ответила Мадригал. — Не соизволил.

Скорее всего Бримстоун знал, что Тьяго ухаживает за ней (если это можно было назвать ухаживаниями), но он никогда не поднимал этот вопрос, и Мадригал была этому рада. От одного присутствия Бримстоуна вокруг всё заполнялось благоговением, больше никто не обладал такой чистотой намерений. Каждый его вздох был посвящен работе — его удивительной, прекрасной и… ужасной работе. Подземный собор, магазин, в котором воздух был пропитан пылью и пронизанный дрожащим шепотом тысяч зубов; манящие двери и миры, в которые они могли бы привести. Всё это так восхищало Мадригал.

Она проводила с Бримстоуном каждую свободную минуту своего времени. Ей потребовалось несколько лет, чтобы уговорить его, но в конце концов, Бримстоун сдался и взял её к себе в обучение (Мадригал стала его первой ученицей), и она больше гордилась тем, что Бримстоун доверял ей, нежели тем, что её захотел сам Тьяго.

— Ну, может быть тебе и правда следует спросить его, если не можешь решить как поступить. — Сказала Чиро.

— Я не собираюсь его ни о чем спрашивать, — раздраженно ответила Мадригал. — Как-нибудь сама разберусь.

— Разберешься? Бедняжка, всем бы твои проблемы. Не каждой, выпадает такой шанс. Мадригал, стать женой Тьяго, сменить кожу на шелк, а барак на дворец, жить в безопасности, быть любимой, обрести статус, родить детей и состариться…

Голос Чиро дрогнул, и Мадригал прекрасно знала, что её сестра собирается сказать дальше. И она не хотела этого слышать, и ей было ужасно стыдно. Её проблемы во все не казались таковыми, во всяком случае для Чиро, которая носила хамзасы.

Для Чиро, которая знала, что такое смерть.

Чиро поднесла руку к тому месту, где билось её сердечко, куда попала стрела серафима при осаде Каламет в прошлом году. И убила её.

— Мад, у тебя появился шанс состариться такой, какой ты была рождена. Некоторых из нас впереди ждет только смерть. Смерть, смерть и еще раз смерть.

Мадригал посмотрела на свои чистые ладони и сказала.

— Я знаю.

Эта тайна была основой сопротивления химер, то, что изводило ангелов, не давая им спать по ночам, сводило их с ума и терзало души. Это был ответ, откуда появлялись загадочные полчища чудищ, которые, как ночной кошмар, всё прибывали и прибывали, и их количество никак не сокращалось, неважно скольких уже убили серафимы.

Когда в прошлом году при Каламет в Чиро попала стрела, Мадригал была рядом с ней. Она держала её за руку, пока та не умерла. Кровь пеной стекала по её острым собачьим зубам, а сама она брыкалась, пока, наконец, не затихла. Мадригал сделала именно то, чему её обучили, и то, что она проделывала уже сотню раз, но еще ни разу с близким другом.

С невозмутимым спокойствием она разожгла благовония в кадильце, с виду напоминавший фонарь, висевший на одном конце её посоха, длинной, изогнутой с одного конца палки (подобные посохи химеры-воины прикрепляли ремнями к своим спинам) и подождала, пока дым не окутал Чиро. В опасной близости от них проносились стрелы, но Мадригал не двинулась с места, пока всё не было сделано. Прошло всего две минуты, а у девушки было такое чувство, будто минуло добрых два часа. Но она не отступала. Другого шанса может и не выпасть. Яростная вылазка серафимов оттесняла их от стен Каламета. Она могла утащить тело Чиро с собой или могла завершить начатое и оставить тело здесь.

Но душу Чиро, заключенную в ловушку её тела, оставлять было никак нельзя.

Когда Мадригал, наконец, начала отступать назад, она забрала душу своей сводной сестры, сохранив её в своем кадильце, как и множество других душ, которые она еще подберет за день. Тела же останутся гнить. Тела — это всего лишь тела, не более.

По возвращению в Лораменди, Бримстоун даст этим душам новые пристанища.

Бримстоун умел воскрешать мертвых.

Он не вдыхал жизнь в тела искалеченных в пылу сражений, он их создавал. На такое была способна магия подземного собора. Из останков, такие как зубы, Бримстоун колдовал новые тела, в которые вселял души убитых воителей. Вот таким образом, армия химер держалась, год за годом, против превосходящих их своей мощью ангелов.

Без него, и без зубов, химеры пропали бы. Это даже не вопрос. Они бы уже давно пали.

— Это для Чиро, — сказала тогда Мадригал, протягивая Бримстоуну ожерелье из зубов.

Там были зубы человека, летучий мыши, каракала и шакала. Она часами трудилась над этим ожерельем с тех пор, как вернулась из Калмета, не спала и не ела. Её веки давно налились свинцом. Она перебрала всё шакальи зубы из кувшина, прослушивая каждый, пока не отобрала самые лучшие — чистые, ровные, острые и крепкие. Тоже самое и с другими зубами и драгоценными камнями, нанизанными вместе с ними: нефрит для изящества, бриллианты для силы и красоты. Бриллианты считались роскошью и не перепадали рядовым солдатам, но Мадригал наплевала на условности, а Бримстоун ничего не возразил.