Как мы объясняли ранее для всехслучаев, экзистенциально — кентаврический терапевт содействует этой трансформации, налагая на клиента особые условия, и эти особые условия действуют как символы трансформации. И в этом отношении подойдет любая из характеристик кентавра: терапевт может (в зависимости от особенностей его школы) использовать интенциональность, образное видение, пребывание в настоящем или упражнения для достижения единства тела — ума, и т. п. Я полагаю, что с литературой по всем направлениям Третьей Силы [60] (гуманистическая и экзистенциальная психология) все уже настолько знакомы, что мне нет нужды вдаваться в детали. Главное в том, что работающий на уровне кентавра терапевт пытается помочь клиенту развить новые и более тонкие формы инцеста — Эроса, новые и более тонкие желания и мотивации (в первую очередь, мотивацию к само — актуализации). Это сознательно практикуемое влечение к само — актуализации является просто новой формой инцеста, но уже не телесным инцестом секса и гедонизма, не эгоическим инцестом линейных целей, влечений и концептуальных желаний, а кентаврическим инцестом желания собственной самоактуализации за пределы традиционных форм бытия (за пределы биосоциальных полос).

И этот новый инцест, возникающий из останков умершего «эго», не только является само — актуализующимся, но и создает аутентичный смысл в жизни [64]. Создание смысла, согласно экзистенциалистам, является просто частью интенциональности, которой Ролло Мэй посвятил целую книгу, доказывающую, что « интенциональность [есть] структура, придающая смысл опыту» [265]. В поддержку своей мысли он цитирует Гуссерля: «Смысл — это интенция разума». Следовательно, мир без смысла — говорит экзистенциалист — это просто «мир без интенциональности более высокого порядка, мир, где человек не полагает себе целью свою целостную жизнь, вступает в нее и хочет ее, тем самым создаваясмысл жизни в одном и том же акте» [131]. Намереваться, стремиться к какой-нибудь вещи, также означает указывать на эту вещь или иметь ее в виду, хотеть ее; вот почему экзистенциалисты всегда уравнивают интенциональность со смыслом. Так что утверждение «Моя жизнь бессмысленна» в действительности говорит «Я не имею в виду мою жизнь», а это значит: «Я не ставлю своей целью, не хочу моего собственного бытия». Согласно экзистенциалистам, если в жизни не возникает интенциональность, то в ней не возникает и смысл [265].

Для экзистенциалистов это не просто беспредметное теоретизирование — ведь они не только опознали болезнь (отсутствие смысла в жизни, или, иными словами, отсутствие самоактуализующегося Эроса), но и обозначили ее причину. Они четко определили, почему я не позволяю интенциональности возникать из фонового бессознательного, почему я не хочу ставить себе целью свою жизнь и находить в ней смысл. И это то, о чем мы говорим все время: страх смерти…

Смерть. Это Танатос, Шива и Шуньята, и как только она выражает свое присутствие, я застываю в ее объятьях. Я фактически сталкиваюсь на этом новом уровне с экзистенциальным ужасом, с кошмаром, с тем что называется [61] «angst» и «болезнью к смерти» [323]. И этот ужас не только замораживает низшие уровни моей самости, мой «материнский» или «отцовский», или «эгоический инцест»; нет, он замораживает всю мою кентаврическую интенциональность, мое желание жить в целом [25].

Поскольку я страшусь смерти тотального тела — ума, мне следует быть осторожнымв жизни, мне приходится сдерживать, тормозить и замораживать мое целостное бытие [25], [36]. Поэтому я замораживаю свои интенциональность и образное видение: нет никакого видения моей жизни и ее смысла в целом, и я остаюсь только со старыми эгоическими волнениями и линейными абстракциями. Их привлекательность давно затерлась, они стали унылыми и скучными, но я все равно боюсь тронуться с места. Я застыл на этом новом уровне, потому что встретился на нем лицом к лицу со смертью. Я обнаружил более высокую самость только чтобы увидеть, что она подвергается глобальной угрозе со стороны столь знакомого мне оскаленного черепа Смерти. Теперь у меня есть возможность нового, более высокого Эроса (самоактуализации), но его пробуждение неизбежно влечет за собой ужас нового, более тонкого Танатоса — кастрации тотального тела — ума. Я обрел тотальную самость для того, чтобы столкнуться с тотальной смертью. И теперь для меня невозможно осмысленно направлять свою будущую жизнь, потому что я испуган жизнью в настоящем… [328].

Итак, Маслоу установил, что наибольшее препятствие к самоактуализации — это «Синдром Ионы», наиболее общей формой которого является «боязнь величия». Но откуда берется этот страх перед величием, полной реализацией способностей и самоактуализацией? Действительный ответ, по мнению Маслоу, заключается в том, что «мы просто недостаточно сильны, чтобы выдержать больше!» Самоактуализация и полнота смысла в жизни, полная открытость навстречу жизни — это слишком много для нас. Как выразился Маслоу, «это просто слишком потрясает и утомляет. Ведь так часто люди в… экстатические моменты произносят: “Это слишком!”, “Я этого не вынесу” или “Я едва не умер”… Восторг счастья невозможно испытывать слишком долго». Синдром Ионы, в своей основе — это не более чем «боязнь разорванности, потери контроля, раздробленности и дезинтеграции, даже боязнь гибели от такого переживания» [25], [263]. Так что отметьте, что страх смерти отражается как страх жизни. Это, очевидно, происходило в каких-то незначительных формах и на всех предыдущих уровнях (в качестве кастраций этих уровней), но теперь мы впервые сталкиваемся с жизнью и смертью тотального тела — ума, и страх смерти способен подстроить все для замораживания потенциальных возможностей данного уровня, потенциалов самоактуализации и возможностей фундаментального смысла существования.

Я сожалею, что мне приходится разбирать эту экстраординарную тему в столь обобщенном виде, ибо она по — настоящему важна. Могу лишь сказать, что работа экзистенциального терапевта заключается в том, чтобы помочь человеку в противостоянии кентаврической кастрации, так чтобы он сумел обосноватьсяв настоящем, а затем, исходя из этой сосредоточенной в настоящем «отваги быть» смог бы начать ставить себе цельюи иметь в видусвое будущее, и таким образом находить в нем смысл, самоактуализацию [64], [131], [228]. Ибо когда все эгоические инцесты начинают умирать, а эгоические замещающие удовлетворения становятся скучными — что тогда? Когда все эгоические стремления удовлетворены, а история продолжается без смысла для души? Без каких-либо социальных, эгоических или личностных заменителей? Что же дальше? Напомню трогательные строки Т. С. Элиота:

Когда все эгоические влечения исчерпываются и теряют привлекательность, душа естественным образом втягивается в размышления о жизни, о самой себе и бытии, и тогда неизбежно возникает проблема смыслаи само — актуализации, так что тотальное тело — ум встает перед дилеммой. Согласно экзистенциалистам, эту дилемму следует встречать лицом к лицу и проходить через нее (а не вокруг нее), с тем чтобы воскресить «образное видение своей собственной жизни, ее интенциональность и смысл». Ибо экзистенциалисты говорят нам, что смысл жизни — это то же самое, что желание жизни, а человек может собраться с духом и пожелать прожить собственную жизнь, только встретившись с собственной смертью.

Так или иначе, экзистенциалист помогает смерти «эго» и возникновению кентавра. Кентавр является новой и более высокой самостью; его Эрос — это просто интенциональность и влечение к самоактуализации. Его Танатос — просто глобальный страх смерти, но здесь самость впервые начинает сознательно и серьезно размышлять о смерти и вообще признавать ее. Кентавр не принимает — и не способен принимать — собственную смерть; но это первое само — ощущение, у которого достаточно сил, чтобы открыто встретиться со смертью и противостоять ей. И именно поэтому «неподлинная личность [тифонических и эгоических областей] испытывает тревогу не так часто и не столь остро. У такого индивида нет того живого осознания одинокой и неожиданной смерти, которое Хайдеггер считает атрибутом подлинности» [228]. И часть работы терапевта кентаврического уровня состоит в том, чтобы помогать клиенту противостоять новому страху с «отвагой быть» и находить образное видение в самой гуще этой атмосферы одинокой и неожиданной смерти.