Шрифт:
— Брехня! — сказал Ваня. — У Мунтяна во дворе такие псы — разорвут в клочья.
Кулацкая верхушка принимала меры для изоляции хуторской молодежи от проникновения в ее среду идей партии. Их целью было скомпрометировать и само слово «комсомол». Вот и выбрали жертву — дальнего родственника чабана, убогого, беззащитного сироту. А началось с того, что к Демиду обратился старый Мунтян, проживавший с внучкой Клашкой, девушкой рослой, энергичной, с пышными льняными волосами и большими голубыми, как безоблачное небо, глазами.
— Что стряслось? — не поднимая голову, спросил Демид.
— Беда навалилась. Клашка снюхалась с комсомолой. Надумала бежать в Голованово. Открывают там какую-то школу. Вчерась говорит: «Не пустишь — убегу. Не хочу оставаться дурой на всю жизнь!» И не одна она, да. Тянутся за ней другие.
— Другие?! — с гневом спросил Демид, а про себя подумал: «Не хочет ли этот хрыч намекнуть, что и мой Федька с ними, поскольку прицепился к этой Клашке репейником? Не выйдет!»
Ничего путного не посоветовал Демид, только буркнул:
— Завтра приходи. Дай помозговать.
Всю ночь не спал, думал: «Вот как получается. Наступает Советская власть на горло, и эта комсомолия с нею. Но Федьку не дам».
А Мунтяну, пришедшему на второй день, заявил:
— Не хочешь губить внучку — не жадничай. Отдай телушку. Понадобится. — И Демид открыл свою задумку. — Ты живешь рядом с чабаном, вот и следи. Как только появится юродивый — дай знать.
— Как же так, телушку! — возразил старик. — Она племенная. Да и почему должен отдуваться я один?
— Тогда ищи других советчиков.
— Не горячись, Демид, бери телушку. Очень девку жаль. С трех месяцев осталась без матери. Померла та, а вскоре и батько… сложил голову. Помнишь, матросы подняли бунт? Был среди них и мой Яков.
— Как не помнить? А что твоя девка выкидывает всякие кренделя, так это не случайно. Яблоко от яблони недалеко падает. Вот и утихомирим, покажем, какому богу она молится.
В ближайшие дни Демид столковался с Андроном и Францем Штахелем, рассказал о задуманном и Федьке. Заставил его поклясться на кресте, чтобы тайну хранил. Как только паренек появился у чабана, телушку в ту же ночь забили, мясо зарыли в балке далеко от хутора, а шкуру выбросили в овраг рядом с землянкой чабана Дрозда. Ее кулаки использовали в качестве «улики» для самосуда над хлопцем, который и комсомольцем-то никогда не был.
Глава 8
К тому времени, когда коротко остриженная Оксана начала поправляться, зачастили секучие осенние дожди. Оставив Варю одну, она отправилась к ребятам, но, изнуренная и плохо одетая, не выдержала, на третий день свалилась, потеряла сознание. Пришла в себя на подпрыгивающей по кочкам повозке. Рядом сидел Беспалый Иван — тот самый хуторянин, который чуть было не сбил ее лошадью, когда шла первый раз к Демиду. Возвращаясь с поля, Иван приметил ее, окруженную плачущими детишками. Подняв больную в повозку, погнал лошадей к своей холостяцкой хате. Там уложил Оксану в постель, укутал кожухом.
— Где я? — чуть слышно спросила она.
— Не волнуйтесь, вы у меня дома.
— А ребята мои?
— В порядке.
На ее просьбу отвезти домой решительно ответил:
— Как можно! Такую больную! Хоть чуточку окрепните, тогда… Вот молочка с хлебом белым покушайте.
— Спасибо вам, Иван… Не знаю по батюшке.
— Терентьевич.
— А меня зовут Оксаной… Вот и познакомились. Теперь прошу отвезти меня. Будьте великодушны.
Иван уговаривал остаться, но Оксана была непреклонна. Укутав больную в тулуп, Иван отвез ее в крохотную сырую комнатушку.
Перед тем как уйти от Оксаны, он, глядя в землю, прошептал:
— Поправляйтесь быстрее. Буду вас ждать и обязательно помогу всем, чем смогу.
Наступили заморозки. По полю за стадом тянулись черные полосы, а Демид и не собирался давать положенные по договору постолы.
— Скоро снег выпадет, а мы босиком, — возмущался Ваня.
— Успеется с постолами. При расчете получите, — отвечал Демид.
Через пару дней глянули ребята на улицу, а там белым-бело. Что делать? Скрипнула дверь, показалась хозяйка:
— Могу обуть одного. Дырявые только.
Ваня взял башмаки, протянул Саше:
— Гони стадо, а мы подойдем.
Ваня как-то приметил в сарае войлочный сверток тряпья и веревок.
— Пойдем, Мишутка. Так приобуемся — черти ахнут.
Разорвав войлок на куски и обмотав им ноги, ребята выбежали из дома.
Самодельной обуви хватило всего на два дня. Видя, что младшему братишке совсем худо, Ваня оторвал от своей свитки рукава, натянул их на ноги Мише и приказал:
— Беги к маме, пока светло, скажи, что Демид постолы не дает.