Так, в психологии, где объективистский подход порождает всевозможные формы бихевиоризма, субъективистский подход обнаруживается в разнообразных школах глубинной психологии — таких как психоанализ, аналитическая психология Юнга, гештальт-психология, феноменологически-экзистенциальная и гуманистическая школы — не говоря уже об огромном количестве созерцательных и медитативных психологии как на Востоке, так и на Западе. Все эти традиции берут в качестве отправной точки непосредственно постигаемые внутренние состояния и реалии переживаемого опыта и обосновывают свои теории в этих непосредственных данных.

Таким образом, эти школы интересуются не столько поведением, сколько смыслом и интерпретацией психологических символов, симптомов и знаков. Об этом говорит первая великая книга Фрейда «Толкование сновидений». Сновидения — это внутренняя и символическая продукция. Но все символы следует истолковывать. В чем смысл «Гамлета»? «Войны и мира»? ваших сновидений? вашей жизни? Интроспективные и толковательные школы психологии — это попытки помочь мужчинам и женщинам интерпретировать их внутренний мир более точно и более достоверно и тем самым наделить пониманием и смыслом их действия, их симптомы, их страдания, их сновидения, их жизни.

В социологии субъективистский подход проявляется в необычайно влиятельных школах герменевтики и толковательной социологии (герменевтика — это искусство и наука интерпретации). И снова по контрасту с объективистскими подходами, которые заинтересованы в объяснении эмпирического поведения, толковательные подходы в социологии заинтересованы в понимании символической продукции. Не «Как это работает?», но «Что это означает?»

Возьмите, к примеру, Танец Дождя племени хопи. Типичный объективный функционалистский подход пытается объяснить существование танца, рассматривая его как необходимый аспект интеграции системы общественного действия. Иными словами, танец выполняет поведенческую функцию в социальной системе в целом, причем утверждается, что эта функция — которая практически неизвестна самим туземцам — сохранение самотворческого самоподдержания системы общественного действия (см. Parsons).

С другой стороны, герменевтический подход к социологии вместо этого стремится принять точку зрения коренного представителя культуры и понять Танец изнутри, с сочувственной позиции взаимного понимания. И тогда представитель толковательной социологии (как «участник-наблюдатель») обнаруживает, что Танец — это одновременно способ почитания Природы и способ благожелательного влияния на Природу. Таким образом, этот социолог заключает, что феноменологически Танец представляет собой образец установления связи со сферой, ощущаемой в качестве священной. (Недавние примеры герменевтической социологии и антропологии связаны с такими влиятельными теоретиками как Чарльз Тэйлор, Клиффорд Гирц, Мэри Дуглас; они нередко прослеживают отдельные корни своей традиции к герменевтической онтологии Хайдеггера и герменевтической философии Ганса-Георга Гадамера и даже еще дальше — к таким первопроходцами как Вильгельм Дильтей и Фридрих Шлейермахер.)

Так же резко расходятся внешний и внутренний подходы в теологии и метафизике. Объективистский подход берет за основу неоспоримые эмпирические и материальные факты и пытается выводить из них существование трансцендентальных реалий. Святой Фома Аквинский избирает этот подход в своих разнообразных доказательствах бытия Божьего. Он исходит из достоверных природных фактов и затем пытается показать, что эти факты будто бы требуют наличия Творца. И доныне многие физики и математики используют «доказательство наличия замысла», чтобы заключить, что должен существовать какой-то Конструктор. Этот подход включает в себя новый (и весьма популярный) Антропный принцип, который утверждает, что поскольку существование человечества почти абсолютно невероятно и все же оно существует, то значит Вселенная просто должна была с самого начала следовать какому-то скрытому замыслу.

В свою очередь, субъективный и интроспективный подход не пытается доказать существование Духа, выводя его из эмпирических или природных событий, но направляет свет сознания прямо на сам внутренний мир— единственную сферу непосредственных данных — и ищет Дух в раскрытии этих данных. Медитация и созерцание становятся парадигмой, примером для подражания, реальной практикой, на которой должно базироваться любое теоретизирование. Путеводной звездой становится Бог внутри, а не Бог снаружи. (На Западе этот путь прокладывали преимущественно Плотин и Св. Августин, и именно поэтому на Западе всегда существовало сильное и упорное противостояние между теологическими школами Августина и Аквината.)

В самой философии это, конечно, колоссальный раздел между современными англосаксонским и европейским подходами — различие, которое оба лагеря довольно провозглашают (одновременно не менее довольно понося друг друга). Типичный англосаксонский (британский и американский) подход был основан, главным образом, Джоном Локком и Дэвидом Юмом, однако наибольшую известность ему принес Кэмбриджский триумвират в составе Дж. Э. Мура, Бертрана Расселла и (ранннего) Людвига Виттгенштейна. «Мы создаем картины (эмпирических) фактов», — провозглашает «Трактат» Виттгенштейна, и цель любой подлинной философии — анализ и прояснение этих эмпирических картин эмпирического мира. Без эмпирических картин нет подлинной философии.

Эта позиция всегда поражала великих европейских философов своей невероятной наивностью, поверхностностью и даже примитивностью. Начинаясь заметнее всего у Иммануила Канта — и проходя разными путями и в разных обличьях через творчество Шеллинга, Гегеля, Ницше, Шопенгауэра, Хайдеггера, Дерриды и Фуко — в европейской философии провозглашалась радикально иная тема: так называемый «эмпирический» мир во многих важных смыслах является не просто восприятием, но интерпретацией.