– Теперь, когда мы справили твое дело, купец, придется унять и мое любопытство.

– Я весь к твоим услугам, княже. Спрашивай – ничего не утаю.

– Что скажешь нового о Киеве? До меня доходят разные слухи. Но ты, я вижу, человек бывалый, многоопытный, прозорливый. И главное, правдивый.

Купец зарделся, как красна девица, речи собеседника пришлись ему по вкусу. Огладив бороду, он начал повествование так:

– Лет двадцать тому назад, когда самозваный Осколод, молод летами, только пришел в Киев и объявил себя наследником прежних князей, что был тот город? Крепостица малая, да в разны стороны деревни разбросаны…

– А ныне что ж, все иначе? – удивился Олег.

– Ага, по-другому. Не знаю уж, кто киевского-то князя надоумил, но дела его с самого счастливого похода на Царьград идут в гору. Богатеет город, хотя и платит хазарам немало – серебром и невольницами.

– Неужто ромеи подсказали какую хитроумность?

– То вряд ли, уж скорее те же хазары. Ведь чаще Осколодовых людей замечают в Итиле, бывает, что и в Булгаре. Там за бледнолицых славянок дают вдвое больше, чем у ромеев.

– Значит, ты думаешь, купец, что Киев торгует живым товаром и потому столь богат?! – нахмурил брови Олег.

– Не просто думаю, знаю это и не раз видел, – подтвердил осмелевший собеседник. – Рабыня из кривичей стоит в Оскольдовом граде всего пять гривен кун, это сто или чуть больше дирхемов, а по-нашему – ногат. У хазаров же или булгар ее можно продать в пять, а то и все десять раз дороже. Если же белую женщину отвезти в самый Багдад, за нее там могут дать все пятнадцать тысяч дирхемов. Но хазары и булгары редко кого допускали в те далекие края, поэтому куявы торговали прежде в Итиле или Булгаре и отправлялись снова в Киев… не то что теперь. Они переплывают Гирканское море, а оттуда, куда пристают, следуют в сердце Персии.

– Признайся, ты и сам промышлял этим ремеслом? Ну-ка, посмотри на меня, – молвил Олег, буквально прожигая торговца грозным взором.

Тот встретился с княжьим взглядом, но глаз не отвел:

– О нет, светлый князь! Клянусь самим Велесом! Я привожу из Славии только мех, мой товар – шкуры лисиц и зайцев. Бывало, возил на юга и мечи. Но чтобы людей?! Никогда! Сам я родом из Алоди и не желал бы такой доли никому из своих детей и соседей.

– Хорошо, я верю тебе, – улыбнулся Олег громкому титулу и благосклонно кивнул: – Продолжай.

– Так вот, стало быть, если же куявам идтить в Царьград, они выручат за обычного раба всего триста дирхемов, да расплатятся ромеи не серебром, а шелком. За челядина нынче дают две паволоки. Но сильный мужчина, если его, конечно, доставить в пределы Царьграда, может стоить полторы тысячи дирхемов, а красивая баба все пять, даже если она ничего не знает и не умеет. Владетель ромеев взимает с каждого торговца-куява десятую часть от выручки. Столько же брали прежде и хазары, и булгары.

Прежде, как я говорил, куявам было безвыгодно ходить до самого Багдада. Но теперь они называют себя христианами, а владетели восточных стран, и, как я слышал, даже в Булгаре, услышав это, берут с купцов всего лишь джизью. Так именуют поклонники пророка Махаммада подушную подать. Куявам, как и прочим мусульманам, и даже иудеям дарована неприкосновенность имущества. Если бы куявы держались старой веры, им пришлось бы раскошеливаться, но там, на Востоке, одинаково чтят и Христа, или же Ису, как они его именуют на своем языке.

– Я слышал про дела сего человека, но никогда не подозревал, что вера в него стала доходным делом. Это многое проясняет. Выходит, что хазарские беки да каганы больше заинтересованы в новой вере Киева, чем самый первый из ромеев. Если куявы продадут невольников подороже, так и самим хазарам с них больше взять можно кунами с ногатами или серебром. Так, что ли, купец?!

– Ты вещий, княже, тебе все ведомо, – ответил тот с поклоном.

– Еще что просишь?

Купец поклонился еще ниже, полез за пазуху и осторожно выудил оттуда берестяной свиток.

– Верховный жрец полянский – Яроок – слово тебе шлет.

– Наконец-то. Давно ждал.

– Просил сохранить и в самые руки правителя новоградского передать. Уф… Так оно и пред всеми богами сделано, да не осудят они меня.

– Не осудят. Ты все правильно сделал. Никому про то, кроме нас троих и богов, разумеется, знать не д'oлжно. И лишне говорить, чтобы язык за зубами держал, – молвил Олег, принимая грамоту.

– Само собой разумеется. Ежели ответ будет… – молвил купец и застыл, ожидая решения новгородского владыки.

– Будет, – ответил Олег, просматривая бересту, – приходи завтра к полудню. Сейчас ступай! Ноне не держу тебя. Мне поразмыслить теперь надобно. А завтра жду, сбежать не вздумай. Послужишь – в накладе не останешься. Расскажешь мне, что ведомо про пути хазаров, как дань собирают, как через воды переправляются, где броды имеют… И роду твоему до скончания времен хватит тогда и славы, и почета.

Купец кивнул, попятился и исчез в дверях.

Письмо обращения не имело, вроде бы и к Олегу Новгородскому, но, может, и к предшественнику.