Шрифт:
А Улпан уже давно шла за Барсом, и расстояние между ними и волчицей сократилось, но все же еще далековато до того, чтобы ее настичь. А равнина словно была создана для такой скачки, когда первый снег не закрывал коню и бабки, не мешал бежать ни волку, ни собаке. Если бы Улпан отпустила повод, Музбел-торы догнал бы волчицу. Но что тогда делать?.. Мусреп говорил – все сделает пес, сам, а она не должна пытаться повернуть волка. И в самом деле, если догонит, вдруг волк с оскаленной пастью кинется на нее? Что тогда? Тем более, существует поверье, будто волки всегда готовы кинуться на молодую девушку…
Захваченная погоней, не спуская глаз с приметной желто-пегой собаки, Улпан не замечала, где оказалась. Не поняла она и того, что волчица убедилась – бегством ей не спастись – и свернула к лесу. Пришлось сдержать коня, Улпан опомнилась и всмотрелась, что происходит. Расстояние между собакой и волчицей сильно сократилось, и все же волчица, видимо, первой достигнет леса. И ускользнет. А осталось с версту, не больше. Крикнуть, что ли? Вот если бы появился Мусреп-агай, он бы знал, что делать! Но его не видно. А лес уже на расстоянии полета стрелы. Не удалась охота! Но что там – вихрится снег… В логово юркнула волчица? А желто-пегих – две… Что там? Не подрались ли они между собой, упустив волчицу?
Улпан чуть не наехала на них, а увидев распростертую на снегу волчицу – от напряжения погони, от чувства удачи, от жалости, – заплакала, и слезы лились у нее: когда подъехал Мусреп, она все всхлипывала и не могла остановиться.
– Боже мой! Что случилось? Почему ты плачешь?
– Не знаю… Я не плачу, Мусреп-агай, но не могу остановить слезы, – продолжая всхлипывать, сказала она.
– Ничего, Улпанжан, бывает… Со слезами не можешь совладать, когда твой скакун побеждает на скачках, или когда твои борзые берут волка. Ты поезди тут рядом, шагом, чтобы конь постепенно остыл.
Пока она проезжалась, Мусреп отобрал у собак волчицу и волочил по снегу, пока шкура не очистилась от крови. После этого он позвал Улпан:
– Иди сюда… Прими ее, айналайн… [35]
– Нет, агай…
– Оставь свое «нет», когда я говорю! По старинному обычаю первый зверь, взятый на охоте, приторачивается к седлу того, кто впервые на охоту выехал. А вообще-то девушкам волков не дарят, но тут – особый случай.
Когда они уже ехали шагом, Мусреп все еще оттягивал начало…
35
Айналайн – милая, милый.
– Ну как, довольна? – спросил он.
– Ой, Мусреп-агай! Я не знала даже, что так может быть… Скачешь сломя голову, сама боишься, но все равно продолжаешь скакать. Даже голоса можно лишиться, оказывается…
– Когда вернусь, еще поедем…
– Я от досады чуть не умерла – мне показалось, волчица уйдет, она – близко к лесу. Хотела крикнуть, но голоса не оказалось!
– И хорошо, что не крикнула, – объяснил ей Мусреп. – Собака на голос хозяина отвлекается и теряет скорость. А волк уходит. А когда собака и волк сталкиваются морда к морде, охотнику надо выбрать место позади волка, чтобы его отвлечь.
Улпан слушала, кивала, а потом осмотрелась:
– Агай, а куда мы едем? Мы выберемся к нашему аулу? А то у меня после погони голова идет кругом. Мы куда-то далеко заехали. Вот что это за лес? Я тут не бывала никогда.
– Как же не бывала! Каждый день бываешь. Волчица кружила и свернула к тому же лесу, но с противоположной стороны.
– А мне казалось, она все время бежит прямо.
Вот и разговор об охоте иссяк, а Мусреп все не мог приступить к своему поручению. Он помрачнел и надолго замолк, коротко, отрывисто отвечая Улпан, иногда даже не слыша, о чем она спрашивает. Улпан, ничего не понимая, тоже замолкла, лишь посматривала на него с недоумением.
Наконец она не выдержала:
– Мусреп-агай, вы о чем задумались?
– Я?.. – спросил он, словно вернувшись откуда-то издалека. – Я?.. – И снова замолчал. Он взглянул на Улпан, и девушка встревожилась, предчувствуя что-то недоброе.
– О чем?..
И уже не оставалось никакой лазейки для отступления.
– Улпан… – начал он. – Улпан, послушай, что я скажу, и не перебивай, что бы я ни сказал, выслушай до конца, захочется ли тебе слушать или не захочется…
После такого вступления он сухо и деловито приступил к поручению, возложенному на него Есенеем, передал разговор с ее родителями. Теперь сказать «нет» или сказать «да», это право принадлежит ей. Голос его звучал так, будто он говорит о поездке на ярмарку или о том, какая выдалась в нынешнем году хорошая осень, благоприятная для табунов и отар…
Может быть, сильнее всего подействовало на Улпан безразличие, с каким говорил Мусреп. Да, она не могла не заметить, каким пристальным бывает взгляд Есенея, когда он смотрит на нее… Но, казалось, просто любуется, как может пожилой человек, почти сверстник ее отца, любоваться молодостью! И все же она смущалась, и чутье не обмануло ее! Есеней-бия она помнила с самого раннего детства. Потом долго не видела, но его имя стояло для нее на первом месте среди всех известных в степи имен. Он же старше ее на сорок лет. И нет никого, кто бы мог ее защитить от Есенея, его воля – неотвратима. Что – она?.. Наверняка и Мусреп-агай не очень охотно принял его поручение… Но имеешь голову – приклони ее к земле, имеешь ноги – согни в коленях!..