Есеней поднял руки:

– Ойбай, Баке… Я сдаюсь!

Больше никто ничего не успел сказать – в юрту вошел тот, о ком шла речь, – Мусреп. Он с порога поклонился всем, а Улпан и Несибели поднялись при его появлении. Несибели он пожал руку обеими руками, а Улпан обнял и поцеловал в лоб.

– Как он смеет этот Туркмен! – разыгрывая ревность, закричал Есеней.

Мусреп, не обращая на него внимания, сказал:

– Да принесет твой приезд всем нам счастье, Улпанжан… – Потом повернулся к Есенею: – Не твоя забота… Сиди себе… Сиди спокойно!..

Старики одобрительно прислушивались к ним. Мир и согласие в доме. Мир и согласие между друзьями. Так лучше и легче жить на этом свете людям.

– Садись повыше, – пригласил Мусрепа Есеней.

– Нет, мое место будет рядом с Несибели, сватьей.

– Послушай! – возмутился Есеней. – Ты не сошел с ума, пока ездил вдали от нас? Улпан ты называешь сестрой, а ее мать – сватьей. Как это понять?..

– Как хочешь, так и понимай, – сказал Мусреп и уселся рядом с Несибели.

Он справился о здоровье Артеке, вздохнул, что старик не смог приехать на свадьбу единственной дочери… Несибели передала его просьбу – сам-то Мусреп здоров, пусть приедет его навестить. Мусреп пообещал – когда переберутся на джайляу к озеру Кайран-коль, их аулы станут на противоположных берегах, вот тогда…

– И Шынар возьмешь с собой. И мы поедем, – сказала Улпан.

Мусреп усмехнулся ее решительности:

– Золотой уздечкой взнуздан Есеней… – вывел он первую строку, но, видимо, решил, что всю песню не вытянет, тут же закончил, направив острие второй строки на самого себя: – А ты, Мусреп, тоже не грызи удила, остепенись!

Он обладал слухом, мог воспроизвести услышанную мелодию, сам сочинял кюи, а голосом его бог не наградил. Потому Мусреп и пропел всего две строчки, заменив имена в известной песне.

Самая белая борода была у Бакберды, но он нисколько не утратил вкуса к живой беседе, к людям…

– Я смотрю… – сказал он, – смотрю – вам обоим к лицу золотые уздечки. Я радуюсь… Один из вас взял в жены дочь Артыкбай-батыра, другой – дочь Шакшак-бия. Стало быть, аллах не оставляет своими милостями род сибанов. Будьте благоразумны, пусть не изотрется золотая узда… – Он простер над ними ладони и благословил молодоженов.

Весело и благожелательно был настроен сегодня суровый Есеней.

– О, аксакал! – сказал он. – Что мне теперь делать? Лучше бы свои слова вы обратили к одному Мусрепу. А вы с ним вместе взнуздали и меня.

– А так и надо, Есеней, тебя надо первого. Я никогда не слыхал, чтобы Мусреп хоть мальчишку щелкнул по лбу.

– Зачем же тогда ему узда?

– О боже мой! Келин, которую он привел в наш аул, мне понравилась. Про него я сказал так, чтобы она никогда не встречала меня с нахмуренными бровями.

Старик поднялся. Он был в тех летах, когда подолгу не засиживаются за самым достойным дастарханом, за самой доброй беседой.

Улпан тоже встала проводить его. Из меховых шуб и кафтанов, развешенных в ряд на стене, выбрала один – с золотым шитьем – и набросила на плечи старика.

– Да сбудутся ваши пожелания, ата…

За ним поднялись и другие старики.

После их ухода Улпан вернулась на свое место и шепнула:

– Шынар… Ты дочь Шашкак-бия?..

– Да ну… Потом расскажу.

Мусреп обратился к Несибели – они с самого начала так и сидели рядом:

– Сватья, послушай… Когда той кончится, ты ни к кому не заходи. К нам – к первым. – Мусреп коротко взглянул на Шынар. – Вот она велела пригласить – только так, с таким твердым условием. А Улпан она пригласит сама.

– Она уже пригласила, только я не успела сказать Есенею.

– Разве недостаточно, что она пригласила тебя. Я не отстану, – сказал Есеней.

Кумыс они пили уже давно и напились досыта. Пришло время для самовара – самовар, начищенный до блеска, пыхтящий, как конь после долгого бега, внес в большую юрту молодой джигит, один из тех, что прислуживали в юрте Улпан на берегу Тобола. На дастархане появился чайный сервиз с позолотой – Улпан купила его на ярмарке, – зазвякали чайные ложки, сахар не насыпали навалом – сахар был в сахарницах, в вазочках – янтарный урюк и темно-лиловый, почти черный, изюм.

– Я хоть один час посижу спокойно, ты разливай чай, – попросила Улпан и отодвинулась, давая место Шынар.

После ухода стариков Мусреп сразу принялся распоряжаться:

– Сватья, ты садись вот сюда, на почетное место. И не вставай, кто бы ни пришел! – Он не успокоился, пока Несибели не пересела, и еще поддел Есенея: – А ты и у себя в доме хочешь остаться знаменитым бием, самим Есенеем? Ты же зять, должен проявлять учтивость…

– Покарай тебя аллах, что ты не оставишь меня в покое! – возмутился Есеней. – Ведь когда они пришли, на почетных местах сидели наши аксакалы, не мог же я прогнать их. Послушай, Улпан, я начинаю плохо думать. Что такое есть между вами? Почему ты разрешаешь ему отплясывать у меня на голове?