Люди гурьбой высыпали следом – прямо во двор прямоугольной формы перед двухэтажным старым зданием с лепниной темно-желтого цвета и зеленой крышей. Это был не сарай и не дворец, а нечто среднее, выглядевшее очень достойно.

– Какое милое здание! – воскликнула Татьяна. – Напоминает какой-то музей.

– По-моему, маловато для театра, – высказал свою точку зрения Николай Еремеевич.

– Да, театр небольшой, но зал все равно обычно неполный, – пояснил Вилли. – А здание в самом деле историческое. Кстати, в длину оно больше, чем видно с фасада. И здесь всегда был какой-нибудь объект культуры. Сейчас вот частный русский театр. Идемте!

Люди двинулись по гравийной дорожке мимо сухих кустов роз и разросшихся кустарников.

– Сад заброшен, – обронил кто-то.

– Садовников нет, – ответил Вилли, – из обслуживающего персонала всего пара человек, чтобы хоть как-то поддержать порядок. Они же на подхвате, и билеты продают, если что… Конечно, в дело надо вкладываться, развивать, чтобы зрительный зал был полон. Если зрелище стоящее, поднимать цену билетов, тогда будет не только окупаемость, но и прибыль. То есть театром надо серьезно заниматься. Теоретически я бы смог, но мне совершенно некогда, времени и так мало, чтобы взваливать на себя еще и это, – честно сказал Вилли, доставая ключ странного, какого-то допотопного вида и открывая им старинные двери, двойные, но рассохшиеся, с плохим притвором.

Прибывшие вошли внутрь, почему-то с замершей душой, как входят в пустующие дома, словно боясь привидений, и сразу же ощутив специфический запах затхлости и старости. Возраст строения, что удивительно, воспринимался всеми органами чувств. Люди несколько притихли и двинулись по театру, задрав головы кверху и открыв рты. Поражали росписи на потолке, лепнина по стенам, богатая внутренняя отделка, правда, весьма уже пошарпанная. Люстры, весьма оригинальные, висели почему-то через одну, торчали оголенные провода.

Пустой гардероб с номерками и без номерков на крючках – похоже на щербатые челюсти. Два туалета, на дверях – треугольник вершиной вниз и треугольник острием вверх.

– Интересно, а геи и трансвеститы в какой туалет ходят? – задал неожиданный вопрос Николай Еремеевич.

Народ засмеялся.

– А почему именно тебя это интересует? Да, ходи, Коля, куда хочешь! Здесь все свои! – посыпались со всех сторон советы.

Они обошли фойе, увидели зеркальную стену с трещинами в двух местах, огороженную барной стойкой из полированного красного дерева.

– Смотрите-ка, здесь буфет может быть. Очень даже милое место. Явно кто-то хотел осовременить здание и начал почему-то с буфета. Конечно, требуется ремонт, капитальный или хотя бы косметический.

И вот настал торжественный момент – все замерли перед входом в зрительный зал. Первым доверили войти новому хозяину, режиссеру Эдуарду Эриковичу. Колобов осмотрелся. Какие чувства посетили его первыми, неизвестно, но по лицу было понятно, что он впечатлен и что ему здесь нравится. Зал был небольшим, очень уютным и комфортным, круглой формы, с высоким, куполообразным потолком и резким подъемом пола от рампы к задним рядам. В таком зале зрителям очень удобно – голова впередисидящего не загораживает обзор. Сцена тоже вроде бы была небольшая, но это оказалось оптическим обманом из-за общей компактности помещения, на самом деле она занимала солидное место. Стены были черные, с лепниной, украшенной позолотой. Также на стенах висели тяжелые подсвечники, похоже старинные, бронзовые, кроваво-красные тяжелые бархатные портьеры. Обивка сидений кресел – из той же ткани. От черно-красной гаммы общее впечатление весьма гнетущее, словно классический гроб из фильма про вампиров.

– Все бы сделала не так… все… – задумалась вслух Аграфена, осматриваясь с невольным ужасом. – Такое небольшое помещение – и такое темное. Нужны свет, пространство. Хотя бы белый потолок… Золото очень тяжело смотрится, его по минимуму… На стулья не бархат, и не красный… Да я бы все здесь переделала!

– Много ты понимаешь! – фыркнула Настя, отбивавшая фривольную чечетку на сцене, проверяя на прочность.

– Груня – прекрасный художник именно сцены, к ее словам надо прислушаться, – не согласился Эдуард Эрикович. И совершенно серьезно спросил у Груни: – А какого цвета ты видишь кресла?

– Я бы сделала верхний ярус темно-синим, затем плавный переход к изумрудному, синему, голубому. И ярко-желтая сцена. Словно волна подкатила к пляжу. Здесь остров, много зеленого, и кругом вода, при подъезде к театру это уже настраивает на определенный лад. И обязательно белый потолок – будет много света и воздуха.

– Гениально! – поддержал ее режиссер. – Я так и сделаю.

– За такие идеи платить надо, – подала голос Татьяна, тоже поднимаясь на сцену и начиная метаться по ней из стороны в сторону, как подстреленная куропатка. – Скрипят… скрипят доски. Зрители не услышат речь артиста… А мы до представления не запомним, где ходить нельзя.

– Укрепим сцену, хотя бы косметически, это можно успеть, – пообещал Вилли.

– Свет! Надо проверить свет! – продолжала волноваться Татьяна. И вдруг громко запела. – Потрясающая акустика! Сам театр прекрасен, хоть и требует ремонта. Здание просто кипит энергетикой и хорошей аурой. Я здесь точно сыграю свою лучшую роль!

– Давайте репетировать! – захлопал в ладоши Эдуард и подозвал ведущего актера Николая Еремеевича. – В чем дело? Что за унылый вид?

– Я готов, – голосом покойника ответил тот.