И вот Илью снова ввели в комнату Серебрякова. Парень смотрел испуганно и тоскливо; в его глазах заметался настороженный вопрос: кто этот новый человек в странных очках? И зачем опять позвали его, когда он ничего не может объяснить?

— Здравствуй, — показал жестом Анатолий Саввич.

Илья силился сообразить, что хочет сказать бритоголовый человек, который похлопал себя по сердцу.

Серебряков тут же показал:

— Он (ткнул в гостя) летел сюда (вытянул руки в стороны и покачал ими), чтобы поговорить (повертел пальцем у рта), как ты подрался (замахал кулаками).

Илья улыбнулся. Все сказанное он понял.

— Товарищ лейтенант! — изумился Лещанский, протирая пальцами пенсне. — Вы же весьма успешно изъясняетесь с молодым человеком!

— Как с трехгодовалым ребенком, еле-еле понимаем друг друга.

— Однако вы уже нашли основу для дешифровки его интуитивной жестикуляции!

— Нет, не я. Многие его жесты изучили, работая с Жуховым, его товарищи по шахте. И даже стали пользоваться ими!

— Какое же дело вы теперь поручите мне?

— Быстрее, точнее расшифровать все остальные его ручные знаки.

— Что не так-то легко, между нами говоря.

— У нас есть помощник, — Серебряков показал Лещанскому рисунки. — Я постарался, как мог, объяснить ему серией рисунков, что вы прилетите к нам из большого города на вот таком самолете. Он, как ни удивительно, сразу все понял. А вот о более простых вещах мы никак не можем договориться… Надо, чтобы он сам высказывался, понимаете, а не мы с вами говорили за него.

— Метод рисунков порочен! — авторитетно заявил Лещанский и защемил пенсне на переносице. — Молодого человека надо освободить из-под стражи. Мы побываем с ним у него дома, потом на дворе, где была драка, у озера, где когда-то он жил… С ним мы можем разговаривать только наглядно, в присутствии привычных ему вещей: вот весь секрет нашей сурдопедагогики…

Серебряков написал для Жухова подписку о невыезде.

— Давай подписывай, Илья, как можешь.

Парень тревожно взглянул на Серебрякова.

— Напиши букву «ж», — показал Серебряков.

— Зачем? — замерли глаза Ильи.

— Пойдешь домой спать, медленно прожестикулировал лейтенант.

Илья, видимо, не поверил.

— Отойдите от двери, — попросил Серебряков конвоира.

Милиционер отошел к окошку, на рябоватом лице его промелькнула растерянная усмешка: отпускать ни с того, ни с сего хулигана? Лещанский кивнул Илье: почему, мол, так долго колеблешься? Серебряков снова показал на бумагу: подпиши.

Жухов с неохотой, озираясь на всех, вывел заветную букву.

ВТРОЕМ ОНИ СИДЯТ ЗА СТОЛОМ в маленьком домике Жухова. Важно было выяснить вначале, как Илья обозначает самые простые, обиходные слова: «работа», «есть», «ходить», «мужчина», «женщина» и т. п. Некоторые мимические жесты Ильи, оказалось, совпадали с общепринятыми: «дом» (ладони крышечкой), «спать» (обе руки под щеку), «пить» (поднести кулак в виде стакана к губам).

Жухов возбужденно следил за руками Лещанского, сообразив, что от него хотят. Он тыкал пальцем во все предметы вокруг и показывал, как их он обозначает. Серебряков записывал и зарисовывал жесты.

В прохладной серой комнатке всю ее середину занимала печка; на побеленном боку печи висел бледный отпечаток оконных стекол. Под окошками вдоль стены вытянулась длинная с трещинами лавка. В углу на скрещенных ножках стоял самодельный столик, где под полотенцем скрывалась неубранная посуда. Илья показывал, как и когда сложил он печь, смастерил мебель.

Потом он достал стопу фотографий и открыток. Вот на этом снимке он сам. Вот женский портрет. Он изобразил, как баюкают ребенка. Ага, мать! А вот другое женское лицо, молодое, не очень красивое, но веселое…

— Кто это?

Илья ткнул пальцем в окно. За окном маленький вишневый садик, сарай, соседние дома, озерцо…

— Кто это? — не понимал Серебряков. — Невеста? — и он показал на сердце, продемонстрировал его бурное биение.

Парень отвел глаза, и уши его порозовели. Затем достал из-под одеяла цветной носовой платочек, пахнущий духами..

А вечером старший оперуполномоченный по дознанию Николай Серебряков просматривал свои блокноты. Записи значков надо было как-то систематизировать, чтобы легче выучить их. Словно школьник, прилежно переписывал он «иероглифы» чужого языка, расшифровывая начало рассказа Жухова о себе; получался своеобразный протокол допроса.