Кровать — железная, с узорчатой спинкой, из тех кроватей, что показывают в фильмах.

«Где я?»

Это — не дом. И не больница. И вообще не похоже на Москву.

«Одесса» — всплыло вдруг в голове, как будто произнесено чужим голосом.

«Твоя комната» — продолжил голос.

Валера осторожно дотронулся до стены. Нет, твердая, шершавая. Будь она мягкая, это многое бы объясняло…

Шаги! Шаги за дверью! Сейчас кто-то войдет и все объяснит.

В раскрывшуюся дверь заглянула женщина лет тридцати с небольшим. С типично еврейской внешностью. Настолько типичной, что Валера, уже набравший воздуха в грудь, не успел ничего спросить.

«Двойра Шнифферсон, в девичестве — Ривкина» — прокомментировал голос.

— Изя! Ты еще валяешься? Вставай, лентяй! Я пошла на рынок, куплю рыбы. Вставай, вставай!

Дверь захлопнулась. Валера сидел, окаменевший.

Изя?! ИЗЯ???!!!

Он прыгнул к зеркалу.

Из мутноватого стекла на него смотрел мальчик лет шестнадцати. Загорелое лицо, черные, кучерявые волосы, длинный нос, круглые, темные глаза… На носу — царапина.

Изя??!!

«Израиль Шнифферсон, двадцать пятого года рождения…» — забормотал голос.

Валера видел в зеркале, как по чужому — его! — лбу потекли капли пота.

«Мама, — вспомнились слова из глупой комедии — это что же получается, я — Изя Шниперсон?»

Он сжал кулаки, зашуршала бумага. Стоп, какая бумага?

В кулаке — откуда?! — он держал записку.

Развернул. Прочитал.

«Сейчас ты — в прошлом, — было написано мелким разборчивым почерком — Двадцать второе июня сорок первого года. Вражеские войска займут его семнадцатого октября. Можешь попробовать пойти к ним работать. Удачи тебе, Изя».