– Эй, – позвал он, – нам больше не нужно баррикадировать входы, помнишь?

Он оттащил кресло туда, где оно должно было находиться, и огляделся.

Клер красила, после того как вернулась из офиса. Опять. И что-то еще… Она неуверенно вышла из спальни.

– Тебе нравится?

– Всегда, особенного в душе.

– Я имела в виду новую лампу, – улыбнулась она, подходя ближе и подставляя лицо для поцелуя.

Он открыл один глаз и нашел взглядом лампу на столике в углу.

– Я просто с ума схожу, – наконец сказал он в ее шею.

– М-м-м, особенно когда ты намыливаешь.

– Я имел в виду лампу.

– А-а.

Он засмеялся, поцеловал ее в ухо и опустился в кресло. Когда Майк расстегнул воротничок и взял у нее стакан с напитком, Клер подтолкнула его локтем, чтобы пристроиться на ручке кресла.

– Как дела?

– От тебя пахнет скипидаром.

– Семьдесят пять долларов за унцию. Ну что, они тебя как следует отчитали?

– Не больше, чем я ожидал. Между неизбежной лекцией Халливелла по поводу несоблюдения субординации и нытья парней из дежурки, недовольных тем, что мы не пригласили их на свадьбу, все было так себе.

– Как ты себя чувствуешь?

– Так себе.

Она провела пальцем по его лицу и под воротничком, расстегнула еще одну пуговичку, стала массировать его плечи. Он наклонил голову вперед.

– О-о! Хорошо! Просто замечательно!

– Может быть, ты вернулся на работу слишком рано? Еще бы пару дней…

– Нет, я чувствую себя нормально. Я просто хотел, чтобы ты меня пожалела. Ты очень хорошо меня жалеешь. Я даже подумываю, не сделать ли ипохондрию своим хобби.

– Еще бы, – она поднялась и вышла в кухню.

Майк, не вставая с кресла, снял пиджак и бросил его на софу. Пиджак не долетел. Он поднял с пола свой стакан и сделал медленный глоток, наслаждаясь.

– Как Гонзо? – спросила Клер, стуча тарелками и кастрюлями.

– Как всегда. В воздухе висела определенная обида, пока я не попросил извинения… за все. Он был так изумлен, что угостил меня ланчем.

– А мне казалось, что ты принципиально против извинений.

Малчек улыбнулся в стакан.

– Ему тоже.

Вода на запотевшем стакане собиралась в капельки, бежала вниз по стеклу и капала ему на колено, образуя влажные круги.

– Если так и дальше пойдет, я, пожалуй, буду бесплатно обедать всю неделю.

Клер погремела посудой еще немного, потом появилась в проеме двери с деревянной ложкой в руках.

– Тебе уже дали задание?

– Конечно. Ничего особенного, восьмичасовая охрана.

– Днем?

– Для начала, да. Защита свидетеля.

Последовало молчание.

– Если она хорошенькая, я устрою тебе сцену.

– Это он, не волнуйся.

– О'кей, – она ушла обратно в кухню.

– Это Эдисон, – сказал он, спустя мгновение, передвигая стакан, чтобы накапать еще больше интересных колечек.

Она снова появилась, уже без ложки, и медленно вошла в комнату.

– Но почему?

– Почему Эдисону нужна защита? Потому что он может купить себе меньший срок, если заговорит, и он это знает. Как и все те люди, которые когда-либо его нанимали. Держать его в тюрьме слишком рискованно, это ясно. Значит, содержание под охраной, «тайник». А я, как всегда, эксперт.

– Но почему ты?

– Это приказ Реддесдэйла.

– Но это ужасно. Я не могу понять… Если… Эдисон ненавидит тебя, ты ненавидишь его…

– Я не ненавижу его. Не теперь. Когда Брэнд подстрелил его, Эдисон стал общей собственностью, а не только нашей.

Клер открыла рот, чтобы поправить его, посмотрела, как он поднимает стакан и пьет, напряженное горло, одновременно хрупкое и сильное. В конце концов это уже не имело значения. Клер нагнулась и подобрала его пиджак, а он задумчиво продолжал:

– И… Я не думаю, что он меня ненавидит. Он успокоился, он в инвалидной коляске, он понял, что для него все кончено. Если не может летать, значит, не орел. Я думаю, это урок для меня. Или наказание. Короче, это плата Реддесдэйлу за то, что я останусь при золотом значке. А я хочу при нем остаться, Клер. Это очень много значит для меня.

– О, Майк…

– Дорогая, меня могли бы выгнать в одно мгновение за любую из тех глупостей, которые я наделал. Или разнести бы в пух и прах безо всякого объяснения. А так, это для меня урок. Может быть, я в нем нуждаюсь. Я думаю, что нуждаюсь, – он притянул ее на свои колени. – Забудь о своем праведном негодовании, крошка. Это моя забота – а не твоя.