Желая погасить социальный пожар, члены Святейшего синода 14 января обратились к православным подданным русского царя. «Святейший Синод, — говорилось в обращении архиереев, — скорбя о пагубных нестроениях в современной жизни русского народа, именем Святой Матери — Церкви Православной, умоляет всех чад ее: Бога бойтесь, Царя чтите(1 Петр. 1:17) и всякой власти, от Бога поставленной, повинуйтесь(Римл. XIII, 1)». Однако церковные призывы услышаны не были, ситуация не исправлялась (хотя император 15 января и записал в дневнике, что «в городе совершенно тихо»). Во многом «тишину» поддерживал генерал Д. Ф. Трепов, назначенный в столицу генерал-губернатором: сама должность была учреждена вскоре после Кровавого воскресенья — «в видах охранения государственного порядка и общественной безопасности» [74] . Креатура великого князя Сергея Александровича, Трепов получил чрезвычайно широкие полномочия и должен был доказать на деле свою репутацию твердого и жесткого начальника. Министром внутренних дел вместо ушедшего в отставку князя П. Д. Святополк-Мирского также стал человек из московского окружения Сергея Александровича — А. Г. Булыгин. Сторонники либеральных преобразований ни от Трепова, ни от Булыгина «хорошего» не ждали, продолжая высмеивать царя и его политику. В конце января 1905 года в Петербурге получила широкое распространение стихотворная пародия на самодержца, в которой ему припоминались все попытки не допустить в России «конституций».

Как снежный ком множились рассказы и анекдоты, в которых современники обыгрывали жизнь и царствование своего императора. Даже его нежелание изменить государственный строй (то есть ликвидировать неограниченноесамодержавие) осмеяли в остроте: «Бедный Николай, и без того уж он ограничен, а его еще ограничить хотят!» [76]

На царя смотрели как на недотепу, который может удивить лишь своей глупостью. Революция захлестывала «царскую легенду». Зло, как известно, рождает только зло, насилие — насилие. Царь чем дальше, тем больше становился заложником «неограниченного самодержавия». Спустя десять дней после Кровавого воскресенья он, согласно его записи в дневнике от 19 января, «принял депутацию рабочих от больших фабрик и заводов Петербурга, которым сказал несколько слов по поводу последних беспорядков». Собранные полицией и жандармерией «благонадежные» пролетарии в большинстве своем даже не знали, для какой цели их привезли к царю. Но «форма» была соблюдена: Николай II громогласно заявил, что прощает рабочих, тем самым продемонстрировав свое монаршее «великодушие». В кругах оппозиционной общественности такое поведение царя на фоне 9 января воспринималось как издевательство и цинизм.

А 4 февраля был убит любимый дядя самодержца — великий князь Сергей Александрович. Его разорвало бомбой, брошенной участником покушения на В. К. Плеве эсером-боевиком И. П. Каляевым, в Кремле, у Никольских ворот. Причиной убийства стало избиение полицией учащейся молодежи. «Петербуржцы не только радуются, но и поздравляют друг друга с этим убийством, — отмечал в дневнике Минцлов 5 февраля 1905 года. — Славную репутацию заслужил покойник!» Подобные замечания не были в то время чем-то исключительным. Над великим князем откровенно глумились, видя в его смерти начало конца царствующего дома. «Россия сейчас интереснейшее место земного шара, — говорил своему приятелю — публицисту П. П. Перцову, в феврале 1905 года собиравшемуся за границу, поэт-символист В. Я. Брюсов. — События идут если не стремительно, то достаточно поспешно. Будущего регента, Серг[ея] Алекс[андровича], „отстранили“. Я сам видел его мозги на площади, буквально. Династии Романовых суждено кончиться, как она и началась, при Михаиле. Маленький Алексей, недавно глядевший на нас со страниц всех иллюстраций, кончит дни в Тампле. Царь Людовик XVI „на площади мятежной — во прахе“». Так связывали кончину Сергея Александровича с грядущей судьбой русского самодержца и его наследника, предвосхищая трагедию 1918 года. Это была реакция на убийство человека, которого Николай II в манифесте по поводу случившегося назвал не только дядей, но и другом! В дневнике царь отметил случившееся, предварительно написав о приезде принца Фридриха Леопольда Прусского и о том, что он завтракал и обедал с царской семьей.

Охарактеризовав убийство как «ужасное злодеяние», в дальнейших записях Николай II уже больше не возвращался к произошедшему, лишь фиксировал панихиды и заупокойные обедни по погибшему, в которых он принимал участие в Царском Селе. Организовать похороны Сергея Александровича решили в Москве, тем самым нарушив традицию погребения членов дома Романовых в Петропавловском соборе, сложившуюся в XVIII–XIX веках. 10 февраля 1905 года был опубликован подписанный министром Императорского двора бароном В. Б. Фредериксом «церемониал нахождения и отпевания смертных останков» великого князя в Московском кафедральном Чудовом монастыре, из которого следовало, что на похоронах будут присутствовать лишь те представители дома Романовых, которые находятся в Первопрестольной; император на похороны не приедет. Согласно церемониалу, в день похорон гроб должны были поместить в склепе Чудова монастыря, где останки «пребудут до времени, назначенного для их погребения».

Сомнение в том, что тело Сергея Александровича перевезут в Петербург, современники высказывали уже сразу после покушения. Мотивация была очевидна. «В Питер везти опасно: хватят бомбой в процессию — разом от всей фамилии только мокрое место останется», — записал Минцлов в дневнике 5 февраля. Очевидно, это и стало главной причиной того, что похороны были скомканы. Таким образом, из членов Императорского дома в последний путь Сергея Александровича провожали только четыре человека: вдова убитого — великая княгиня Елизавета Федоровна, прощенный за самовольную женитьбу великий князь Павел Александрович, прибывший в Первопрестольную утром 9 февраля, и его дети от первого брака — Дмитрий и Мария.

Как переживал самодержец случившееся 4 февраля, судить по его дневникам трудно. Суждения же современников парадоксальны: в день получения сообщения об убийстве дяди, после состоявшегося обеда, на котором присутствовал принц Фридрих Леопольд, царь и великий князь Александр Михайлович «развлекались тем, что перед изумленными глазами немецкого гостя сталкивали друг друга с узкого и длинного дивана». Приведший эту информацию отечественный историк Р. Ш. Ганелин однако же подчеркивает, что трагическое «событие, как и общественная реакция на него, не могло не оказать психологическое воздействие на царя, склонив его к реформаторским уступкам». На данное замечание, как мне представляется, стоит обратить особое внимание, ибо дальнейшая история монархической государственности непосредственно связана с политическими реформами 1905 года. Не имея возможности специально останавливаться на вопросе о том, как император пришел к манифесту 17 октября (об этом написано множество работ), полагаю важным отметить только одно обстоятельство: для Николая II путь к «конституции» оказался весьма нелегким, ибо царь должен был «поступиться принципами», отказавшись от идеи неограниченногосамодержавия.

…Спустя две недели после убийства великого князя Сергея Александровича (18 февраля) был обнародован манифест, в котором подданные должны были увидеть призыв верховной власти к объединению всех благомыслящих людей во главе с царем как для одоления внешнего врага, так и для разумного противодействия внутренней смуте. Николай II уповал, как и всегда, на Бога, моля Всевышнего подать «в Державе Российской: Пастырям — святыню, Правителям — суд и правду, народу — мир и тишину, законам — силу, и вере — преуспеяние, к вящему укреплению истинного Самодержавия на благо всем Нашим верным подданным». Благие призывы манифеста дополнялись высочайшим рескриптом на имя министра внутренних дел А. Г. Булыгина, в котором заявлялось о желании царя привлекать достойных людей, избранных от населения, к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений.