Русская православная библеистика энергично откликнулась на споры о Библии и Вавилоне, поднятые в связи с сенсационными лекциями Фридриха Делича (В. П. Рыбинский, А. П. Лопухин и др.). Сопоставлению библейской религии с верованиями древнего мира был посвящен блестящий по форме и содержанию трехтомник епископа Хрисанфа (Ретивцева, 1832–1883), профессора Казанской Духовной Академии70. Вопрос о связи Библии с древневосточной историографией был рассмотрен в диссертации архиепископа Платона (Рождественского; 1866–1919) «Древний Восток при свете Божественного откровения» (Киев, 1899). Выпускник Московской Духовной Академии Михаил Никольский (1848–1917) кроме собственного перевода псалмов издал корпус клинописных текстов Урарту и Месопотамии и был признан «отцом русской ассириологии». Он не рассматривал свои библейские штудии как дело, служащее только науке. «Священное Писание, — говорил он, — есть главный источник церковного учения, и живое основательное понимание догматов невозможно без основательного его знания»71. Данные для реконструкции ветхозаветной истории были широко привлечены профессором Московской Духовной Академии Дмитрием Ивановичем Введенским (1873–1954) в его книге «Патриарх Иосиф и Египет» (Сергиев Посад, 1914).

Русское Палестинское Общество, основанное в 1882 году и существующее поныне, было инициатором первых библейских раскопок, проводимых русскими археологами. Ряд археологических поездок по Палестине совершил профессор Киевской Духовной Академии Аким Алексеевич Олесницкий (1842–1907), автор работ о древних памятниках Святой Земли72. Академический курс библейской археологии был опубликован петербургским гебраистом профессором Иваном Гавриловичем Троицким (1858–1920) в 1913 году. О значении для библейской науки православного ориенталиста академика Б. А. Тураева будет сказано ниже.

Термин «герменевтика» в русской и западной библейской науке нередко употребляется расширительно, как синоним толкования Библии. Но в более строгом смысле слова это понятие относится не столько к самому процессу изъяснения текста (экзегезы), сколько к определению фундаментальных принципов толкования. О православном понимании этих принципов было уже сказано в начале статьи. Следует признать, что специальными герменевтическими трудами русская библеистика сравнительно небогата. К ним относятся упомянутая выше книга архиепископа Феоктиста (Мочульского; 1808) и очерки П. И. Савваитова, участника синодального перевода73.

Значительно больше сделано в области изучения герменевтики патристического периода74. Укажем, в частности, на работу профессора Московской Духовной Академии Ивана Николаевича Корсунского (1849–1899) «Новозаветное толкование Ветхого Завета» (М., 1885), в которой охарактеризованы методы толкования у святых отцов и комментаторов начала XIX века. Материал расположен не хронологически, а в соответствии с периодами ветхозаветной истории. Своего рода прологом к этой книге была монография Корсунского «Иудейское толкование Ветхого Завета» (М., 1882), содержащая анализ палестинской и александрийской герменевтики междузаветной эпохи75. Соотношению современной и патристической герменевтики много внимания уделено в книге архиепископа (впоследствии митрополита Харьковского) Антония (1864–1936) «О правилах Тихония Африканского и их значении для современной экзегетики» (М., 1891). С общебогословских и философских позиций проблема была изучена протоиереем С. Булгаковым и русским религиозным мыслителем Николаем Александровичем Бердяевым (1874–1948). Первый указал на особенности библейского символизма, а второй — на характерные черты человеческого аспекта Священного Писания. По словам Бердяева, Библия есть «преломление откровения Бога в ограниченной человеческой среде и ограниченном человеческом языке. Обоготворение буквы Писания есть форма идолопоклонства. Поэтому научная библейская критика имеет освобождающее и очищающее значение»76. В книге «Истина и откровение», вышедшей посмертно на французском языке (1954), Бердяев сформулировал свои важнейшие герменевтические идеи. Сущность их сводится к следующему: богооткровенная истина апофатична по природе; в записанном же слове она неизбежно приобретает антропоморфные, социоморфные и натуроморфные черты, что следует учитывать при истолковании Библии. Фактически Бердяев предложил русский вариант демифологизации, близкий к взглядам Р. Бультмана, но отнюдь им не тождественный. Если для Р. Бультмана библейские символы в первую очередь говорят о внутреннем экзистенциальном бытии человека, то Бердяев утверждал онтологический характер истин Откровения.

В 1927 году на Англо-русской богословской конференции Сергей Сергеевич Безобразов, впоследствии епископ Кассиан (1892–1965), подчеркнул, что православная герменевтика, в отличие от католической, не располагает авторитарными указаниями церковного магистериума для интерпретации всех текстов Священного Писания, что потенциально дает большую свободу исследования. Толкователь, отметил он, не найдет и в самом Священном Писании «готовой формулы по каждому интересующему нас вопросу». Основой православной герменевтики, по его словам, является вера в «двуединую богочеловеческую сущность Библии». Предвосхищая «канонический критицизм» конца XX века (Б. Чайлдз и другие), Безобразов указывал, что «единство канона распространяет понятие контекста для каждого данного места слова Божия до пределов всего Священного Писания»77. Другой русский богослов архимандрит Киприан (Керн; 1899–1960), откликаясь на эту проблему, писал: «Не возбраняется, разумеется, филологам заниматься с точки зрения языкознания и священным текстом Библии, равно как и тому же методу можно отдавать предпочтение и при изучении текстуальной ткани “Илиады” или “Божественной комедии”. Но при ограничении одним этим методом ученый рискует в изучении поэзии Гомера и Данте не понять ее как памятник высшей красоты; а, применяя этот же метод к тексту Библии, оставить без внимания религиозную, духовную, божественную сторону ее»78.

Исагогика, или, как чаще ее называют, «Введение в книги Священного Писания», является суммой библейских дисциплин, включающей вопросы боговдохновенности, канона, герменевтики, перевода, атрибуции, датировки и всех видов критики. Русские православные авторы XIX века в этой области сделали немало, создав ряд обобщающих курсов и монографий по всем исаго-гическим разделам. Среди них архиепископ Иннокентий (Борисов), профессор Стефан Михайлович Сольский (1835–1900), епископ Михаил Лузин, профессора Д. А. Хвольсон и Николай Михайлович Дроздов (1849–1920), авторы академических и семинарских руководств; А. Н. Хергозерский (1812–1891); епископ Ириней Орда (1837–1904), А. А. Жданов (1860–1909), Д. Нарциссов (1860–1920); составители библейских словарей: П. Ф. Соляр-ский (1803–1890), архимандрит Никифор (Баженов; ум. 1895), А. Т. Верховский (1827–1882), протоиерей Василий Михайловский (1834–1910) и другие79.

Уже самые первые русские работы по библеистике в XVIII веке представляли собой толкования на отдельные книги Священного Писания. Как было сказано, расцвет экзегетических исследований в России начался главным образом после выхода синодального перевода. Однако полный комментарий ко всему Ветхому и Новому Заветам был осуществлен лишь единственный раз. Речь идет о двенадцатитомной «Толковой Библии» (СПб., 1904–1913), труде, начатом по инициативе и под редакцией профессора Петербургской Духовной Академии Александра Павловича Лопухина (1852–1904), плодовитого писателя, переводчика и издателя80. После смерти Лопухина «Толковая Библия» была продолжена его преемниками, видными богословами всех ведущих Духовных школ России, в том числе протоиереем А. Глаголевым, профессорами М. Н. Скабаллановичем (1872-192*7), Н. П. Розановым (1856–1941), А. И. Покровским (1873–1940), В. П. Рыбинским и другими81. Труд был рассчитан на широкие круги образованных читателей, но общедоступность нисколько не снижала его высокого научно-богословского уровня. Аналогичное общебиблейское толкование было предпринято в XIX веке русским ученым и общественным деятелем Георгием Константиновичем Властовым (1827–1899), но закончить его автору не удалось82. Зато не было недостатка в толкованиях на отдельные части и книги Библии, на каждую из которых написано по одному или несколько комментариев. Они разделялись на общедоступные и специальные. Среди популярных укажем на евангельские толкования епископа Виталия (Гречулевича; 1822–1885), епископа Михаила (Лузина), цикл экзегетических трудов по посланиям епископа Феофана (Говорова; 1815–1894), толкование на «Апостол» епископа Никанора (Каменского; 1847–1910), толкования на новозаветные книги протоиерея Андрея Полотебнова (1843–1905) и другие83. Ветхому Завету были посвящены толкования епископов Палладия (Пьянкова; 1816–1882), Петра (Екатериновского; ум. 1899), Виссариона (Нечаева; 1822–1905), Иоанна (Смирнова; 1845–1919), Дмитрия (Вознесенского, 1871–1947), носившие общедоступный характер84. Особым успехом пользовалось «Толкование Евангелия» Бориса Ильича Гладкова (1847–1921), основанное на святоотеческих комментариях и трудах ученых XIX века85. Более специальные труды принадлежали П. Юнгерову, митрополиту Харьковскому Антонию, архиепископу Василию (Богдашевскому), протоиерею Александру Рождественскому (1864–1930), архиепископу Варфоломею (Ремову; 1880–1936), епископу Феофану (Быстрову; 1872–1943), протоиереям Вениамину Платонову (1883–1948), Василию Четыркину (ум. 1948) и другим86.

В рамках краткой статьи невозможно перечислить все работы, посвященные частным вопросам экзегетики, и комментарии на отдельные книги Библии. Поэтому мы отсылаем читателей к существующим на эту тему обзорам*.

Библейской историей принято называть реконструкцию событий, описанных в Ветхом и Новом Заветах, реконструкцию, которая основана на данных священных книг и древних памятников письменности и материальной культуры. Первым русским опытом в этом направлении было «Начертание библейской истории» (1816) митрополита Филарета (Дроздова). Ценная для своего времени, книга смогла лишь наметить общие контуры темы, поскольку наука о Древнем Востоке, столь важная для библейской историографии, тогда еще только зарождалась. Открытия и расшифровка памятников Египта, Месопотамии, Ханаана и других стран Востока пролили новый свет на священную историю. С учетом этих открытий был написан трехтомный труд А. П. Лопухина, в котором автор дал целостную панораму священных событий, начиная с первобытных времен и кончая завершением апостольского века87. Сразу после выхода первого издания книга подверглась критике со стороны некоторых русских богословов, однако она сыграла немаловажную роль в истории отечественной библеистики. Отдельные периоды ветхозаветной истории были описаны в трудах Ф. Г Елеонского, Я. А. Богородского (1841–1919) и знатока междузаветного времени М. Э. Поснова (1873–1931). Митрополит Иосиф (Петровых; 1872–1938) исследовал период Второго Храма и написал работу о соотношении Библии и Флавия88. Междузаветному периоду были посвящены работы казанского богослова протоиерея Александра Смирнова, переводчика апокрифов89.