Второй цикл Исторических книг, более поздний, называется Паралипоменон, или «пропущенные дополнения»; иногда этот термин некоторые писатели, философы, литераторы из снобизма употребляют для обозначения каких-то дополнений или приложений к главному корпусу своего труда.

В центре Исторических книг находится образ Давида, о котором мы уже с вами говорили. Исторический Давид — фигура яркая, славная, одаренная многообразными талантами, он и поэт, и музыкант, и одаренный полководец, и весьма обаятельный человек. Но он — сын своего века, ставший одно время почти разбойником, расправлявшийся довольно сурово со своими политическими врагами, то есть фигура сложная.

Если мы возьмем трактовку Эрнеста Ренана, который изображает его просто грубым бандитом, или трактовку средневековой легенды, которая пытается представить Давида в виде святого (в нашем понимании), то истина будет лежать посередине.

Изображая Давида на основании подлинных документов и сказаний своего времени, Библия, конечно, дает нам ценный исторический материал. Более того, большие фрагменты из юности и воцарения Давида — это блестящая историческая проза, не уступающая по своей живописности, живости произведениям греческих историков, например, Геродота, хотя написана за несколько столетий до него.

Перед нами, может быть, один из первых образцов историко-художественной прозы. Но в целом она до нас не дошла. Составитель Исторических книг берет блоки, далеко не равные по объему, и помещает их в ряд, конструируя нечто свое, самостоятельное.

Какая здесь господствует мысль? Составитель говорит о том, что монархия не имеет обоснования власти в самой себе. Только сакральное помазание, только некая санкция, которая дается свыше, делает царя царем. Без этой санкции он — никто.

Вторая концепция: закон Божий, который охватывает сферу благочестия, нравственности и общественных отношений, является законом не только для масс, но и для царя; царь так же отвечает перед этим законом, как любой израильский крестьянин. Это значит, что он не творец законов, каковым, например, выступает Хаммурапи или другие легендарные авторы древних судебников.

В Библии впервые мы четко видим идею права, которое стоит над власть имущими. Это право даст впоследствии основание пророкам выступать с открытыми, публичными инвективами, изобличениями царя, царицы, князей. Это была не просто какая-то фронда, а акция, опирающаяся на санкцию Божьего закона, который давал им это обоснование, потому что царь обязан был подчиняться закону. Поэтому многие современные историки называют закон, принятый в Израиле, своего рода «религиозной конституцией».

Но здесь маленькое примечание. Если дух Священного Писания имел как бы над-историческое значение, то, разумеется, уголовные и прочие элементы закона в эпоху царей оседали в хронологически локальных участках; то есть они довольно быстро устаревали, поскольку возникали и зависели от времени и места их составления.

Характерная черта повествования — ее подробность. Бытописатель с интересом следит за приключениями Давида, пока он еще не царь, пока он еще отважный юноша, претендент на престол, невольный наследник царя Саула. Но с того момента, как Давид становится реальным царем, когдав Хевроне его провозглашают и помазывают священным елеем, — с этого момента рассказ бытописателя переходит в скороговорку.

Он быстро перескакивает от одной победы к другой, он не погружается в события его военных и политических успехов, а, напротив, говорит о них как бы между прочим. Но затем он снова становится обстоятельным и подробным рассказчиком, когда говорит о грехах Давида, о том, как он фактически убил своего царедворца Урию и завладел его женой, а потом подробно рассказывает о последствиях этого греха, поскольку начинаются династические споры: сын от первого брака, сын от второго, младший, старший…

Еще не было установлено ни майората, ни какого-либо права наследования — все было в руках царя. Но царь еще не успел состариться (Давид стал царем в 30 лет), как между выросшими сыновьями началась борьба за будущую власть. Началось восстание Авессалома (или Авшалома), которого царь очень любил, но который был, говоря сегодняшним языком, настоящим «популистом».

Он завоевал симпатии масс и потом пошел против отца, желая при жизни захватить его трон. И в конце концов Давид должен был поднять свою армию, чтобы рассеять отряды Авессалома. Но Авессалом, отступая через лес, запутался длинными волосами в ветвях дерева и погиб. Давид очень горько его оплакивал.

У Рембрандта есть такая фантастическая картина «Давид и Авессалом»: Давид в огромной чалме, и к нему припадает, прося прощения, Авессалом с длинными золотистыми кудрями — это сцена первой попытки их примирения еще до смерти Авессалома.

В конце концов, на сцене появляется пророк Нафан — тот самый, который открыто упрекнул Давида в его преступлении, в убийстве Урии.

Пророк потребовал, чтобы царем был провозглашен сын Вирсавии — той женщины, которую царь лишил мужа. И старый Давид, уже сильно ослабевший перед смертью, пошел на то, чтобы царем стал (хотя он был и не старший сын) этот человек. Его звали Шломд, по греческой транскрипции — Соломон (эта транскрипция сохранилась в европейских переводах).

Соломон не был человеком высокого религиозного духа, он не был героем, не был богатырем, не был музыкантом, но все равно стал легендой. Потому что он построил в Иерусалиме Храм.

Это был своеобразный Храм: в нем не было никакого изображения Божества; небольшое здание, приблизительно как этот зал; в него никто не входил, кроме изредка первосвященников, а святое место, девйр, было отгорожено стеной и завесой, и там стоял Ковчег. Он был перенесен туда в сопровождении торжественной процессии — и снова пели древний псалом: «Да восстанет Бог, и расточатся враги Его» (Пс 67).