И когда этот многогранный подлинный человек, коллективный автор этой книги, предстоит Божественной тайне, он не становится от этого маленьким, ничтожным. Иногда в антирелигиозной литературе любят писать, что человек, входя под своды огромного храма, вдруг чувствует себя маленьким и незначительным. Я никогда не чувствовал свою ничтожность под сводами огромных храмов; наоборот, они поднимают тебя вверх. А когда входишь под своды Псалтири — вдруг чувствуешь свою тождественность с этими авторами (или с этим коллективным автором), потому что все, о чем он пишет, свойственно и нам — вместе с ним мы переживаем и страдание, и радость, и ликование. Все нам кажется важным.

И я закончу, остановившись на двух псалмах хваления, чтобы можно было почувствовать, как псалмопевец возносит хвалу Господу. Это псалмы радости.

Благослови, душа моя, Господа,

и вся внутренность моя — святое имя Его.

Благослови, душа моя, Господа и не забывай всех благодеяний Его.

Он прощает все беззакония твои, исцеляет все недуги твои…

Щедр и милостив Г осподь,

долготерпелив и многомилостив…

Дни человека — как трава;

Как цвет полевой, так он цветет.

Пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его.

Милость же Господня от века и до века к боящимся Его…

(Пс 102. 1–3, 8, 15–16)

Невозможно читать по-русски. Я привык по-славянски, потому что звучит гораздо красивей, хотя и не совсем вам понятно.

Вот псалом 103-й. Интересно, что в русском переводе он надписан Давидом, в церковнославянском Давиду, это более правильно, а в оригинале ле Давид. Но это надо понимать не как точное указание на автора, а как псалом, который пелся в присутствии царя из рода Давидова, как бы выражая его чувства (повторяю, авторство здесь не важно).

Но что интересно — 103-й псалом очень напоминает гимн Эхнатона, гимн богу-Солнцу. Эхна-тон жил в XIV веке до нашей эры, то есть почти за 400 лет до царя Давида. Гимн и псалом — они как бы перекликаются друг с другом. Я думаю, некоторые из вас читали этот гимн — он есть во многих антологиях по древневосточной литературе. В этом псалме дается картина мироздания:

Благослови, душе моя, Господа!

Господи Боже мой, возвеличился еси зело…

Во исповедание и велелепоту облеклся еси. Одеяйся светом яко ризою,

Простираяй небо яко кожу.

Покрываяй водами

превыспренняя Своя,

Полагаяй облаки на восхождение Свое, Ходяй на крилу ветреню.

Творяй Ангелы Своя духи,

И слуги Своя пламень огненный.

(103. 1–4)

«Творяй Ангелы» следует перевести так: «Ты сделал духов Своими посланниками». Но на самом деле там стоит слово руах — «ветер», поэтому надо — «сделал ветер Своим посланником» и «слугой Своим — огонь», то есть Ты управляешь всеми стихиями.

Основаяй землю на тверди ея,

Не преклонится в век века.

Бездна яко риза одеяние ея,

На горах станут воды.

Бездна, согласно древним представлениям, обтекала все мироздание; для нас это не водная бездна, как в древности, а бездна космоса. И дальше идет картина мироздания в подробности:

Посылаяй источники в дебрях,

Посреде гор пройдут воды.

Напаяют вся звери сельныя,

Ждут онагри в жажду свою…

(«онагры» — дикие ослы)

Насытятся древа польская,

Кедри Ливанстии, ихже еси насадил…

Кедры — это огромные хвойные деревья на горах Ливана.

Тамо птицы возгнездятся,

Еродиево жилище предводительствует ими…

(«еродий» — это аист)

Г оры высокия еленем,

камень прибежище заяцем.

(103. 10–11, 16–18)

На самом деле в оригинале стоит слово «шафан», которое перевели как «зайцы» — это такие зверьки, родственники слонов; их называют даманами (посмотрите в любой энциклопедии).

Сотворил есть луну во времена,

Солнце позна запад свой.

Положил еси тму, и бысть нощь,

В ней же пройдут вси зверие дубравнии.

Скимни рыкающии восхитит,

И взыскати от Бога пищу себе…

«Скимны», то есть львы, молодые львы…

А потом наступает утро:

Возсия солнце, и собрашася,

И в ложах своих лягут.

Изыдет человек на дело свое,

И на делание свое до вечера.

Дальше картины моря:

Сие море великое и пространное,

Тамо гади, ихже несть числа,

Животная малая с великими,