Стоицизм — колоссальное, широко распространенное движение — утверждал, что человек должен мужественно противостоять неизменно вращающемуся миру, который все равно погибнет и возродится вновь, и ничто уже не будет иметь своего окончательного исхода. Мир не может стать лучше, и поэтому самая достойная позиция — это быть твердым. А ведь такая же позиция была и у буддизма.

Буддизм — классический, который не признавал Ишвары, личного Творца, в конце концов пришел к мысли, что человеку и миру лучше исчезнуть. Для того чтобы найти счастье, надо выбросить за борт и самого человека. Избежать несчастья — значит избежать жизни вообще, уйти из жизни. И вы посмотрите, какой колоссальный спектр учений, доктрин.

Я не упомянул сейчас о науке, но вы прекрасно знаете, что все основы современных наук, геометрии, астрономии, физики, биологии, психологии, поэтики, истории — все основы были заложены в античную эпоху и часто вмещались в одной могучей голове, какой была голова Аристотеля.

Вспомните Архимеда, Эвклида! До сих пор в XX веке школьники ползут по тропинкам, которые проложил Эвклид многие-многие столетия назад.

Значит, предпосылки для технической цивилизации уже были, то есть мир исчерпал все: и единобожие, и поклонение демонам и различным богам — и злым, и добрым. Человек как бы испытал все, что мог, чего мог достигнуть своими силами. И все это соединилось в Римской империи.

Если бы мы с вами оказались в Риме в 7 году до нашей эры, когда совершилось таинственное соединение двух звезд, то мы бы увидели на улицах Вечного города и изваяния старых греческих богов, к которым горожане относились уже формально и даже насмешливо; и таинственные храмы египетской Изиды, олицетворявшей для людей материнское начало — Мать-Землю; и места тайных сходок членов мистерий, которые давали клятвы не выдавать этих обрядов; и члены групп так называемых вакханалий — это люди, объединявшиеся для священных радений в честь Диониса. Отсюда слово «вакханалия», которое у нас означает разгул. На самом деле бакханалиа — это «община». Ее члены подвергались в Риме гонениям.

Были и молитвенные дома иудеев, которые верили в единого Бога и утверждали, что следование Его нравственным заповедям есть путь к Царству Божию, но в борьбе за чистоту веры они настолько замкнулись в себе, что с величайшим трудом могли нести эту веру язычникам.

Мы найдем и греков, и римлян, и сирийцев, которые принимали ветхозаветную веру, их называют «прозелиты». Мы найдем в Риме и почитателей египетского Аписа и Сабазия25, и философских скептиков, и глубоких мистиков. То есть, можно сказать, вся лаборатория человеческих исканий в это время пришла в движение. И апостол Павел говорит нам, что когда наступила «полнота времен», тогда послал Бог Сына Своего. Новый Завет дается в центре истории, когда человек совершил колоссальный подвиг — вырвался из тисков материи, осознал себя и проложил пути в Вечность. Он задал жизни, природе, Небу, Богу самые острые вопросы. И приходит Евангелие, которое дает ответ.

Когда мы будем изучать текст Нового Завета (вернее, к сожалению, не изучать, а лишь обзорно проходить по нему), мы с вами увидим, какой же ответ дан на все эти вопросы.

Мне было очень приятно с вами видеться за эти месяцы. Если я был слишком короток, то в этом, к сожалению, повинны наши внешние условия. У меня вначале был иной план. Я хотел вас посвятить в некоторые тайны библейской науки, с точки зрения литературоведения, источниковедения, но я понял, что сначала мы должны познакомиться с сутью дела. Потому что Библия — это не просто исторический памятник, а нечто особое. Только поняв ее суть, мы можем говорить о вещах служебных, второстепенных. Потому что тогда становится ясно, ради чего стоит размышлять над этими текстами, искать наиболее точное древнее прочтение, ради чего нужно уточнять переводы и так далее.

Тем не менее, я хотел бы, чтобы в заключение вы, по крайней мере, почувствовали, что корпус Ветхого Завета — сложный, буйный, противоречивый — это не просто прелюдия к Новому Завету, не просто предсказания, а он содержит в себе те непреходящие элементы, которые Иисус Христос санкционировал, одобрил и расставил как вечные христианские принципы.

30 мая 1990 года

Я мог бы показать различные с точки зрения истории, литературы, теологии подходы к Новому Завету, то есть сделать синтетический обзор. Можно было бы остановиться на различных частных аспектах, более интересных для вас как для специалистов, — скажем, на истории манускриптов, истории переводов. Я думаю, что в этом есть смысл, но лучше это сделать в конце — когда мы с вами охватим целое, можно будет перейти к деталям. А сейчас — Новый Завет.

Нет необходимости говорить вам о том, какое огромное, мощное влияние оказывает Новый Завет на всю культуру земного шара на протяжении истекших двух тысяч лет. В настоящее время Новый Завет является священной книгой полутора миллиардов христиан, он высоко ценится и мусульманским миром, и очень многими людьми, которые стоят вне религиозных конфессий.

А центр, стержень Нового Завета — это Евангелия. Слово это происходит от греческого евангёлион, что означает «радостная весть». В старину это слово употреблялось в тех случаях, когда вестник приносил с поля боя сообщение об успехе или победе или другие радостные известия. В Ветхом Завете слово «радостная новость» (бесора) иногда употреблялось в духовном контексте — как весть с Неба, весть Божественная. Так вот, слово «евангелие» принесено в мир Христом в том смысле, в каком мы его употребляем сегодня.

В Библии, в Новом Завете нет слова «христианство». Его мы создали позднее, подобно таким понятиям, как платонизм, аристотелизм, манихейство, арианство. Это как бы учение, некая доктрина. Между тем то, что возвещается в Евангелиях, гораздо глубже и шире какой-либо доктрины. Это есть «Радостная весть» — так Христос хочет называть Свое учение.

Мы имеем четыре Евангелия. Возникает вопрос: почему четыре? Сначала исторический факт: уже во второй половине I столетия нашей эры их было четыре. Хотя общеизвестно (мы потом этого коснемся), что многие люди писали о Христе и в первом, и во втором, и в третьем и в последующих столетиях — никогда не исчезала и не уменьшалась литература о Нем. Но уже во II столетии епископ Лиона, города галльского, французского, Ириней пишет: Евангелий четыре, как четыре конца света, то есть он берет символ космичности и сравнивает его с четырьмя Евангелиями.