– Красная, – строго поправил Томас. – Красная!.. Это для того, чтобы и они могли стать добрыми христианами. А вот у лягушек зеленая кровь, это значит, что христианами никогда не станут!

– А-а-а, – протянул Олег озадаченно. Он поднял взор и посмотрел на летающих в теплом воздухе летучих мышей. – Как хорошо ты все объяснил…

– Это я умею, – согласился Томас очень довольный. – Нам полковой прелат говаривал, что я любую заповедь Христа могу втемяшить в самую крепкую голову.

– Бедные лягухи, – сказал Олег печально. – Значит, им отказано в спасении… То-то припоминаю, в раю мы так и не увидели ни одной! Или ты видел?

Томас в раздражении помотал головой.

– Мне только на лягух было смотреть! Забыл, зачем мы туда вломились, как два кабана?

Олег почесал в затылке.

– Да как тебе сказать… Сейчас, когда все позади, уже думаю, зачем туда ломились на самом деле?

– Я знаю, зачем, – ответил Томас зло. – И не сбивай меня! Никаких лягух в раю не было. Это рай, а не болото!

– Для кого-то, – вздохнул Олег, – именно болото – рай. Но ты молодец, все замечаешь. Голубей, правда, много, сам видел. Все белые, белые, белые… И вся земля, над которой летают… гм… тоже белая. Вообще-то, когда смотрю на стаи белых голубей, хочется увидеть хоть одного черного. Ну ладно, хотя бы черноплекого. Или пятнистого…

Томас все ерзал в седле, разговор начинает уходить в какую-то опасную непонятность, что-то двусмысленно-ловушечное. На всякий случай снова уехал далеко вперед, но, к счастью, летом ночи короткие, вскоре восток посветлел, заалел, воздух наполнился птичьим криком, с цветов начали слезать заснувшие на них толстые ленивые шмели.

Справа от дороги показался замок из светлого камня с двумя остроконечными крышами. Он возвышается на холме, где ближе к подножию ровным кольцом пролегла довольно высокая стена. Весь холм застроен домами и домиками, а по эту сторону стен только торговые палатки вдоль дороги. На стенах иногда поблескивает, так отражается солнце в начищенных доспехах, на остриях пик или мечей.

– Бдят, – заметил Олег. – Здесь и спят с оружием? В смысле в руках?

– А как иначе? – возразил Томас. – Выпусти меч – тут же сожрут. Не меч, тебя. Правда, там леди Бенефика, очень милая госпожа, но и она старается далеко от замка не отдаляться…

– А зачем ей отдаляться? – резонно спросил Олег. – Все готовенькое прямо в замок! Или ездит по деревням, сама отбирает скот на продажу, щупает кур?

Томас фыркнул, такие глупости можно услышать только от чужеземного простолюдина.

– Это наша соседка, мы с нею в добрых отношениях. И все ее соседи с нею обращаются учтиво и с подобающим ей достоинством. Что, впрочем, не мешает ей быть осторожной и ездить на охоту только в ближайший лес или на озеро, что вблизи замка.

– На охоту? – удивился Олег. – Баба?

– Это у вас там бабы, – отпарировал Томас, – а у нас – женщины. И на охоту ездит, как все благородные господа. Утром поднимается, да будет тебе известно, наряду со своими девицами, что помогают ей одеваться и причесываться, потом идут в лесок… вон видишь зеленая полоса?.. каждая берет псалтырь, четки или просто молитвенник, там садятся благочинно в ряд и усердно молятся. При этом раскрывают свои хорошенькие ротики только для благочестивой молитвы. А не для всяких перемываний косточек…

Олег кивнул.

– Да-да, поверю на слово. На рыцарское.

Томас дернул щекой и продолжал, чуть повысив голос:

– Затем собирают лесные цветы, а по возвращении в замок слушают в часовне мессу…

– А жрать? – спросил Олег. – Жрать-то когда? Или ты самое интересное пропустил?

Томас сверкнул очами.

– Дикий ты человек, если только о жратве и о жратве. Культурный человек потому и культурный, что может сдерживать свои дикарские порывы. Простолюдины сразу набрасываются на еду, а благородные умеют воздерживаться… какое-то время. Госпоже Бенефике и ее девицам только на выходе из часовни преподносят на серебряных блюдах жареных каплунов, жаворонков, кур, и лишь тогда госпожа и девицы едят, но и тогда скромно, а чаще всего оставляют на блюдах, дабы снискать любовь Пресвятой Девы, что тоже была очень умеренна в еде.

– Да я бы не сказал так, – пробормотал отшельник, но тут же замахал руками, – продолжай, продолжай! Это я так, своим мыслям.

– Богохульные у тебя мысли, – сказал с осуждением Томас. – А если богохульные, то это уже и не мысли, а черт-те что, тебя самого можно в ад. Так вот сама госпожа Бенефика утром обычно вообще не завтракает. Ну, почти, почти… Вместо этого она садится на коня… не улыбайся, она садится на иноходца, а на иноходцах женщинам ездить вполне прилично, даже еще в красивейшей сбруе, украшенной… вообще украшенной, понял? А с нею едут уже не только девицы, но и рыцари ее замка.

– Снова в лес?

Томасу почудился в голосе калики какой-то подтекст, он сказал с достоинством:

– Нет, теперь в поля, где плетут венки, ловят бабочек и стрекоз, а также поют всякие песни…

– Какие?

– Всякие, – ответил Томас сердито. Увидев устремленный на него насмешливый взор, стал загибать пальцы: – Рондо, помпиет, виррэле, баллады и… всякие еще. Нашим труверам известно много красивых и благочестивых песен, это не твой орущий непристойности край. Возвращаются к обеду, в главном зале к их приезду уже расставлены все столы. Когда садится госпожа, мажордом приглашает к столу остальных, а каждую девицу сажает рядом с рыцарем. И хотя блюда подаются самые изысканные и умело приготовленные, но главное блюдо за обеденным столом – вежливая и почтительная беседа, что ведут рыцари и девицы. Все блюдут учтивость и скромность, но тебе этого не понять…